Занавес
Мечты
Исполненной
?Равно ли вспоминание грезы – вспоминанию действа, – и равно ли вспоминание прожитого в произведении – вспоминанию прожитого в “яви”? – ответ утвердительный, решение – за Тобой (не оборачивайся – уже готово дотронуться плеча ладонью мокрой)
Глава Двадцать Первая
Сэнсей пообещал пустить меня на мисо – «Если не исцелишься за три дня – нож спасёт тебя, а ты прокормишь меня месяц-другой» – и был весьма аргументирован. Угроза сменила центр и покинула поля контроля – пора ответить себе, хочу ли жить. Жар затесался в голове и, откуда знать, кипятил кровь чувственную, на напиток не для меня.
Минуты, годы и часы, смешались и затерялись. Небо смотрит мне в глаза. Сэнсей принёс чучело белки – та рассматривала меня, пишущего, спящего и обессиленного.
Птицы пели – но хотелось ли мне слышать их, или дар слуха не стоил чувства моего? Мир зримый – истинный ли: исчезаешь – едва моргну. Прикасаюсь к волосам, к телу, к дереву, к бумаге, – но чего в действительности, – и прикасаюсь ли…
Сэнсей принёс бутыль с водою. Муа открыл бутыль, отпил восхитительного матэ и оставил бутыль, – обратился через час – бутыль заукпорен, а белка неподвижна. Невозможно ли откупорить бутыль одну – дважды?
Умопомешательство – когда мир внешний стремится к истинному и смывает барьеры рассудков, осознаний и тлена прочего. Приобщиться к клети ума – скрыть Таинство Вселенной от себя, – что же заставило предков оступиться? Умопомешательство – прыжок в бездну всевысоты, навстречу содержаниям всемерным и окрасам передаваемым из губ в губы – из воспоминания в воспоминание.
Мир рушится – отклеивается от меня, – зачастую – с комками плоти, – на то не моя воля, но моё согласие. Сэнсей понимает больше озвученного, – или звучащее негласно – вьётся вне потока слов, столь близких и далёких к истине, сколь полёт бабочки – потоку мирского. Проснусь ли, – отчего меня волнует беззначное, с пальцами изящными до неприличия, – просящий аудиенции у Таинства Вселенной.
Белка сторожит от духов злых и добрых – даже Сенсей не в силах подступиться ко спящему ко мне, – волей рыжехвостой, – будь та человеком – живым и дышащим – мы бы сладили… Звезда проносится над домом – не Звезда ли Путевод? – и сносит в труху город нижестоящий; криков не было. Мир кажется жестоким – но жесток ли, – никто не знает.
Рукописи разрознились – но остались дружественны, благостью всенумерации: глава-часть-страница. Удивительно – сплетение слов, передаёт движение вселенной, пульс планеты и прикосновение света лунного, к коже альбиноске – снежной, шёлковой и свежей… Многое даётся в наслаждение, – незачем копать могилу ученику распятием, а слова загонять в счётчик.
Сэнсей волнуется – прочитал мои рукописи – «Скоро» – и кивнул в сторону комнаты пустых кувшинов саке. Белка – показалось – мотнула головой. Важно ли, что ждёт, – когда сейчас – лучшее из вообразимого.
~~~
Глава Двадцать Вторая
Белка разбудила меня – Сэнсей затачивал нож, ночью. Окно позволяло собрать пожитки, плед и понаблюдать действо издалека. Сэнсей зашёл в комнату – и ткнул ножом в место ночлега моего, а затем – «Возвращайся!» – выбрался чрез окно и, движение-в-движение, прошёл ко мне.
Сэнсей убил мой недуг – но мог и меня, не окажись сил во мне – перебраться. Белка подтвердила – а бабочка-четырёхлистник села на плечо мне, красочная в акварели предрассветной глазури. Безмятежность сквозила мгновением – но теми ли являются окружающие, кем мы знаем их?
Шёпот звёзд ведёт навстречу Мечте – оттого день отводится под сон: свидание с истинным – что приходит по сомкновении глаз обманутых. Сэнсей подвёл меня к вершине мира – мы делили самокрутку и меня понесло вверх: Сэнсей был со мной – летел в облака – и предложил обернуться: мы смотрели на нас. Ветер захватывал, подхватывал, овеивал и вёл – так не зачаровывают женщины, мечты и обещания: место сие – вне координат – ручей хрустальный, откуда сыплются откровения.
Сэнсей предложил мне глоток. Свожу ладони “лодочкой” и зачёрпываю, скажем, воду, холодней предсмертной ночи бездомного, – но с проблеском веры. Вера наполняет меня – заполняет голову, питает мозг и разбегается нитями вен.
Кто же подобрал меня полуживого, на трассе “Плато Безмятежности – Край Скитаний”? История Историй разливается по свету – цветами вариатизмов, – и отчего знать – отчего с одним попутчиком разговорился обо всё-навсё-привсё-всевсём и каждом, а иной – разделит безмолвие с подтекстом тем-же. Мир светится рубинами, авантюринами и изумрудами, – но замечает, видит те не каждый.
Читать дальше