Мишель Пессель - Заскар.

— Смотрите! Он обвалился! — вскрикнул Нордруп, указав рукой налево.

Вначале я ничего не заметил. Потом понял, что там, где оба берега соединились снежным мостом, остались лишь жалкие ледяные обломки. Нордруп и Лобсанг были правы, когда выступали против предложенного мной маршрута: снежный мост обвалился!

Оставалось перейти реку вброд или вернуться в Кургиякх. Ни то ни другое решение нас не устраивало. Под непрекращающимся дождем мы быстро разгрузили животных и поставили палатку. Я предложил Лобсангу и Нордрупу спать в укрытии вместе со мной, но они отказались. Они предпочитали провести ночь под открытым небом. Похоже, им не мешали ни дождь, ни снег, ни мороз. Они выбрали клочок земли посуше у стены каких-то руин, соорудили из седел стенку от ветра и натянули над местом ночлега одеяло.

Слишком измотанные, чтобы отправиться на поиски травы, пони бродили вокруг нас, часто дыша и набираясь сил. Немного оправившись от усталости, я начал сознавать тяжесть сложившейся ситуации. Было шесть часов вечера. Дождь не прекращался. Перейти ту или другую реку вброд не представлялось возможным. Конечно, ночные заморозки на леднике сократят количество поступающей воды, да и дождь мог прекратиться. Но будет ли этого достаточно?

Мы бездумно смотрели на илистую воду, которая с ревом билась о скалы, лежавшие в русле обеих рек. Даже если воды станет намного меньше, опасность при переправе вброд будет велика.

— Может быть, вернуться к последнему снежному мосту и переправиться там? — робко спросил я.

— Бесполезно, — ответил Лобсанг. — Там такой обрыв, что нам с него не спуститься.

— Здесь я когда-то потерял двух мулов, — вступил в разговор Нордруп. — Они споткнулись, и их унесло, словно куски дерева.

В эту ночь я спал плохо. Рев реки постоянно напоминал о трудностях переправы. До сих пор я не отдавал себе отчета в том, как много значит мост, впервые природа преграждала мне путь с такой решительностью. Неужели я проиграл? Я не допускал мысли о возврате через перевал и чувствовал себя подавленным, словно на мои плечи обрушилась вся усталость, накопившаяся за целый месяц странствий. Месяц в высокогорье, в местах, лежащих выше трех тысяч семисот метров, потребовал таких усилий, что пребывание в Заскаре, казалось, растянулось на год. Хорошо еще, что созерцание бесконечно меняющейся величественной панорамы природы несколько скрашивало мои будни.

На следующий день я встал рано, как только посерел полог палатки. Не теряя времени на шнуровку ботинок, скользя на пятках, спустился к речке. Сердце захолонуло. Вода не спала и ревела, как и вчера, пенясь и ударяясь о скалы.

Я направился к месту ночлега Нордрупа с Лобсангом и заглянул под полог — они молились. Неужели и они боялись?

— Конечно! — с улыбкой ответил на мой вопрос Нордруп.

Ведь в конечном счете я переложил на них всю ответственность за исход путешествия. Подбором мест для стоянки, питанием и другими делами всецело занимались Нордруп и Лобсанг. Они взяли меня полностью под свою опеку, с умением провели по трудным тропам страны, ввели в дома соплеменников, раскрывая передо мной глубины души своего народа.

Мы отправились к реке. Лобсанг внимательно осмотрел четыре подхода, объясняя, как можно добраться до той или иной скалы, пересекая в том или ином направлении течение. Он бросал в воду камешки и прислушивался к едва слышному звуку «клик». Непривычное ухо не могло различить, на какой глубине камешек ударялся о дно, а он таким образом «прощупывал» поток и точно определял глубокие и мелкие места.

Мы с Нордрупом внимательно наблюдали за ним, зная, что речь идет о нашей жизни. Упасть или споткнуться означало либо насмерть разбиться о скалы, либо погибнуть от холода. В конце концов Лобсанг вынес решение: здесь перейти нельзя.

— А в другом месте? — спросил я, ужасаясь перспективе возвращения через Шинго-Ла.

Мы отошли метров на двести от лагеря. Ширина бурной реки достигала двадцати метров, но кое-где торчали скалистые островки… Может быть, можно перейти вброд, перепрыгивая от одного островка к другому? Лобсанг снова принялся кидать в воду камешки. Я восхищался его спокойствием и уверенностью в себе. Вдруг он обернулся ко мне и спросил, не могу ли я дать ему трусики. Я удивился, но сбегал за ними. В мгновение ока он скинул свое красное платье и натянул трусики, оставив рубашку. Затем Лобсанг вошел в воду и направился к первому каменистому островку. Вода дошла до середины икр, затем до колен. Он встал на скалу и вновь начал зондировать реку. Но вскоре вернулся.