Виктор Джин - Во льдах Никарагуа

* * *

Яркие звезды сияли на небе. Мы с Йоа сидели на веранде, притянутые общением, и еще один час пролетел незаметно. Мою ногу искусали муравьи, и я в сотый раз смахивал их ладонью.

Мулатка закинула руку за голову. В ее глазах застыл таинственный блеск. Свет фонаря стелился по смуглой коже, переливаясь, теряясь на сгибе локтя, впадинках, подмышке.

– Научи, – она кивнула в сторону кубика.

– Мы не успеем, – говорю. – Утром мне уезжать.

Опустив взгляд, она сказала:

– Тогда возьми, – протягивает кубик. – Я так и не научилась собирать.

В темноте качнулись ветки манго и послышались тяжелые взмахи крыльев. Какое-то время я всматривался в неразличимую гущу деревьев вслед улетевшей тени.

Затем повернулся к собеседнице:

– Ну смотри, сначала работаем с белой стороной. Эта стадия называется ла круз дэ йело , ледяной крест.

Было уже поздно, когда мы поднялись и пожелали друг другу спокойной ночи. Снова приобнялись. Только на этот раз всё произошло иначе. Прикосновение длилось дольше дозволенного. Моя ладонь крепче легла на ее упругую спину, а пальцы жадно впитывали жар ее кожи.

Рука Йоа нежно сжала мое плечо. И то, что обычно ограничивается мимолетным скольжением щек, вылилось в чувственный контакт, ускоряющий дыхание, оплетающий, как виноградная лоза.

Мои чувства пришли в движение: завертелись вода, лед, мята.

* * *

Ночью я ворочался на матрасе, погрузившись в дурной полусон: ощущал, как шагаю по льду. И каждый шаг требовал нечеловеческой воли.

Духота не отпускала. Сбросив с себя простыни, я лежал под дуновениями вентилятора. Время от времени я пробуждался и на меня тяжелым комом наваливались мысли. Поэтому я вставал и шел под прохладный душ, затем, не вытираясь, снова ложился на матрас. Прохлады хватало, чтобы провалиться в очередной дурман, где я снова скитался по белой пустоши…

Быстро открываю глаза, почувствовав движение в комнате. Бросаю взгляд в угол, к двери, заметив вертикальную полоску света. Дверь тихонько закрылась, и я понял, что кто-то стоит внутри.

Силуэт отделился от темноты, приближаясь мягкими шагами. Блеснули черные контуры обнаженного тела, донесся знакомый запах пышных волос.

Женщина встала перед матрасом черной статуей. Полированная и подтянутая, напоминая высокую африканку с широкими и элегантными, как у сенегалки, плечами. Тусклый свет очерчивал длинные ноги и крепкие бедра.

Я подвинулся, и женщина устроилась рядом, спиной ко мне. Мы молча лежали в горячем влажном мраке, пропитанном нотками лавандового мыла.

Мягко провожу пальцами по коже – она вздрагивает. Следую вдоль косточек позвоночника, линий лопаток, рисуя на ее теле невидимые линии.

Йоа казалась дикой кошкой, никогда не знавшей нежности. Не испытавшей мужского прикосновения, настоящего мужского прикосновения.

Дотрагиваюсь губами до хрупкого плеча, втягиваю аромат. Ни с чем не сравнимый аромат. Касаюсь носом липкой тьмы волос.

Заключаю хрупкое тело в тесное объятие, и мулатка издает тихий стон. Она вздрагивает, постепенно тая от ласки. Чувствую, как биение ее сердца сливается с моим.

Это был слишком волшебный момент, чтобы проявить спешку. Ведь ей стоило столько усилий довериться, открыться. Все эти дни она колебалась – я видел это, а она замечала, что я вижу. И сейчас мы оба жаждали продолжения, страсти, поцелуев, но довольствовались лишь теплыми объятиями.

* * *

На рассвете раздались шум и крики. Быстро надеваю шорты и бегу в гостиную, по пути захватив молоток.

По улице движется толпа с черно-красными флагами, стучат в барабаны. Гигантская людская сороконожка притормаживает у баррикад, перелезая и просачиваясь сквозь них.

Толпа студентов, крестьян и индейцев-работяг с окраин Леона направляется к центральному парку. Голосят, свистят, взрывают петарды. В воздух летят огни ракетниц.

Из своей комнаты выбежала Йоа, босиком и в халате. Встала рядом, выглядывая в окно. Затем с тревогой посмотрела на меня:

– Но пуэдэс бьяхар, сегодня опасно ехать.

Весь день улицы кипели от жары, шума и демонстрантов 4. Мы оставались в доме, а я следил за Йоа, пытаясь понять, была ли прошлая ночь реальной. В ее взгляде тоже читались вопросы. Это превратилось в таинственную игру с переглядыванием и нежными улыбками.

Мы совсем позабыли, что происходило снаружи. Никуда не хотелось уезжать. К черту Гондурас, к черту революцию. Какое это имеет значение, когда нас спутали и обволокли невидимые нити. Внутри зреет сладкое предвкушение.