Вячеслав Панкратов - Энтропия начал

Мы, в пыли одиозных строек,
В масле блюмингов и станков, —
Пусть испачкаемся – отмоемся
Резкой строчкой своих стихов.

Мы, считающие мезоны
И состав полимерных масс,
Мы – в безвестных режимных зонах,
Мы, неспетые, что – без нас?

Галактические скопления
Нам отыскивать в сентябрях,
Отрывать по листочку от времени,
Дважды тысячного календаря.

Мы – насмешливые хулители,
Резонеры и сорванцы,
Несозревшие, но мыслители,
Сыновья, но уже – отцы,

Не провидцы и не пройдохи,
С ожиданьем распахнутых глаз,
Мы, живущие, как на вздохе,
Мы – неспетые, что – без нас?

Мы – ваятели, мы – воители,
Пусть не выношенные, но умы,
Тридцатилетние обвинители,
Тридцатилетние обольстители,
Тридцатилетние руководители,
И мечтатели…
Кто же – мы?

Тишина, тупая тишина.
В ухо молотком стучит будильник.
Комната: три стенки, два окна, —
Крупногабаритный холодильник.

Черное стекло ползет слезой,
Дождь по крышам и аллеям косит.
Мокрой обезлистевшей лозой
По пустым бульварам свищет осень.

Телевизор, бледный глупый глаз,
Отключен, чтоб не гудел эфиром.
В этих стенах не хватает Вас,
Женщина неведомого мира.

А без Вас – ни света, ни пути,
И живешь какой-то мыслью задней.
Это значит – годы к тридцати,
День прошел, и измотался за день.

Это значит, – куришь до утра,
В семь встаешь, к постели тянет в восемь…
Осень, – трижды клятая пора,
Голая по крышам бродит осень.

Одиночество до боли…

Кажется, что в чистом поле
Дом стоит – дубовый лес,
И в камине пьяный бес
Плещет, мечется, резвится,
Камни лижет, жрет страницы
Дней, сожженных у него.

Вьюга снегом бьет в окно,
Воет, стены обметает,
Ставни рвет, собак пугает,
И цыганка молодая,
Ожерельями играя,
На ковре у ног моих,
Словно верный дог, лежит.

И ко мне приходят гости,
Пьют вино, играют в кости,
Мечут карты на сукне…

Только это все – во сне,
Только это все – мечты.
Где-то, как-то ходишь Ты.
Наяву пустые стены
Кровь морозят в теплых венах,
В белых хлопьях снег висит,
За окном фонарь горит.

Голо, холодно, уныло,
Пахнет супом, кошкой, мылом,
Я – один, надеждой битый,
Старый Грин лежит открытым
На моем пустом столе.

Только вижу:
дом стоит,
В очаге огонь горит,
И цыганка молодая,
Ожерельями играя,
На ковре у ног моих,
Словно верный дог, лежит.

И ко мне приходят гости,
Пьют вино, играют в кости,
Мечут карты на сукне…

Но зачем цыганка мне?

Подари прекрасное,
Сказку подари.
Надоело сбрасывать
Ритмы в сентябри,

Надоело кружевом
Виться по ночам,
Голосом простуженным
Сны чревовещать.

По осенним лужам,
В фонарях горя,
Голосом натужным
Ветры говорят.

Среди них, обманчивый,
Чистоту любя,
Желтым одуванчиком
Вытянешь себя.

Дунет ветер, сразу же —
Разлетишься в дым,
Легким и проказливым,
Тёплым, но немым.

От избытка нежности
Светится кристалл,
Но когда – заснеженный,
Но когда – устал…

Я устал приказывать
Лепесткам зари —
Подари прекрасное,
Сказку подари.

Ты не напишешь ей стихов и пышных од,
Ты спрячешь грусть и бантом взгляд завяжешь,
И чтобы не пугать,
ты никогда не скажешь,
с какими мыслями ты встретил Новый год.

…Программа действия…
…и только лишь она…
…способна возродить…
…оглохшее болото…
…Но сколько ни старайся, не понять,
…что здесь есть долг, а что – работа.

Но как искать, когда искать нельзя?
Когда безвольно каждое движенье?
Когда из крови общества изъят
пульс жизни,
вместо – только униженье?

И сколько ни пытаться, ни искать,
Ни будоражить нервы никотином,
Все лишь черно: и признанная знать,
И чернь черна, и дети не безвинны…

Так мы живем: стремиться – никуда,
Любить – ничто и ненавидеть чинно,
И тонут в серой тине города,
И люди умирают беспричинно.