Александр Стесин: Путем чая. Путевые заметки в строчку и в столбик

Нынешние селения Куриковых разбросаны по Пелыму. В каждом селении – одна-две семьи. В одном из таких паулей до недавнего времени жили братья Семен и Василий Куриковы. У младшего брата была жена Полина. Случилось так, что со временем и старший брат, одноглазый Семен, тоже стал жить с ней как муж с женой. Узнав об этом, Василий выколол брату второй глаз. Жена все же стала общей, а Василию во сне начали являться менквы. Согласно одной «научной» версии, подобные сновидения суть не что иное, как странное проявление депрессии, распространенное среди манси. Как бы то ни было, преследуемый кошмарами Куриков покончил с собой.

Менквы – лесные черти, великаны с заостренными головами и длинными ногтями, сотворенные Нуми-Торумом из лиственницы. По другим легендам, это духи погибших в лесу людей.

У Альбины. Савонкан

Когда песни закончились, тетя Шура проводила гостей, сказала всем: «Ос эмос улум», – и нас повели в следующий дом. В тесной избе живет Альбина Анямова с дочерьми Верой и Настей, сыном Андреем, невесткой Галей Тасмановой и пятью внуками. Таня и Лена, с которыми мы познакомились в Ушме, тоже дочери Альбины. Короче говоря, нас снова пригласили к столу. На сей раз угощали капитально: суп из сосьвинской сельди и глухаря, каша из вареной рыбы с черникой.

Кажется, гостеприимство свойственно всем жителям этих мест, как русским, так и манси. Как говорил один мой знакомый, которому довелось пожить у эвенов, на севере человек человеку скорее брат, чем волк; гостю всегда искренне рады. Что никак не отменяет крайней настороженности и постоянного недоговаривания, четкого разделения на своих и чужих: тебя угощают чем бог послал, отдают последнее, но притом в любой момент готовы схватиться за ружье.

В молодости Альбина считалась первой красавицей среди ивдельских манси. Сейчас ей сорок с небольшим, но выглядит как минимум на десять лет старше своего возраста. Муж Альбины, Владимир, умер от туберкулеза несколько лет назад. Лена и Таня – тоже матери-одиночки. Единственный мужчина в доме – сын Андрей, но о нем говорили мало; создалось впечатление, что его здесь практически не бывает.

Сидя на женской кровати, Альбина рассматривала собранные Наташей фотографии из семейных архивов. «А это Володя, Володя, да. По отчеству не помню… Он из Пакиных был…» Наташа старательно записывала. «Он еще историю любил рассказывать про то, как волков перехитрил. Стая волков за ним как-то погналась. Он от них на дерево залез. Волки вокруг дерева бегают, уходить не хотят. Тогда он, раз, палец себе надрезал. Кровь с пальца капать стала. На одного из волков, ага. Ну так, другие волки кровь почуяли – того, на которого капало, загрызли и убежали… Вот так рассказывал». Когда дошли до фотографии, на которой среди прочих был изображен этнограф Матвеев, ездивший в экспедиции к манси в 60 – 70-х годах, к разговору подключился дядя Рома: «А, так это ж Яны Пуки!» – «Какой такой Яны Пуки?» – «Ну, Яны Пуки, так его звали все… Это значит “Большой Живот”. Если увидите его там у себя, передайте: манси его помнят».

Тем временем Вера, семнадцатилетняя красавица в «морошковом» платье, стараясь развлечь гостей, расспрашивала про городскую жизнь, показывала свои школьные грамоты. Ее, как и сестер, посылали учиться в интернат для мансийских детей, который находится в поселке Полуночное. Его мы видели по дороге в Ушму: свалки, разрушенные избы, тощие чумазые дети, сидящие по краям единственной дороги, провожающие проезжающий грузовик недобрыми взглядами и бросающие в него мелкие камешки. Трудно поверить в существование каких-либо социальных институтов в этом не слишком населенном пункте. Однако они существуют: кроме интерната, в Полуночном имеется также дом престарелых – последнее пристанище последнего пелымского князя деда Кости.

После обеда, пока мы с Владом и Сергеем Султановичем гуляли по поселку, фотографируя предметы быта, Вера предложила Наташе и Алле «заняться модой»: они удалились в избу, долго там что-то примеряли и наконец предстали перед нами в малицах и традиционных мансийских платках.

– Саш, а как там твой левый ботинок, еще жив? – Переодевшийся, причесанный дядя Рома выглянул из соседней избы.

– Да вроде да. Ношу его с собой, как идиот.

– А я вот тут поискал, нашел тебе кой-чего. На, примерь, авось подойдет. – Он протянул мне слегка износившийся, но еще вполне пригодный к употреблению правый ботинок.

– Ой, дядь Ром, спасибо… Так это же ваш ботинок, как же вы будете?