Николай Непомнящий - Остановки в пути. Вокруг света с Николаем Непомнящим. Книга первая

Ну, а русским языком я занимался больше дома, чем в школе; так сказать в практическом разрезе. Ведь «в моем распоряжении» была вся кафедра стилистики русского языка!

Кстати: о лингвистике и икре

Как я уже говорил, языковеды-русситы окружали меня со всех сторон. Надо заметить, что на факультете журналистики была сильнейшая в Союзе школа преподавания русского языка. Начать с Розенталя. Дитмара Ильяшевича я знал лично и неоднократно видел его у нас дома, в родной коммуналке на Осипенко. Кого там только не было! Дело в том, что все пути с ноябрьской демонстрации для сотрудников факультета шли через Балчуг, а именно тут и находилась вожделенная для многих оголодавших, а главное замерзших журфаковцев, квартира с накрытым столом. Водка, селедка в шубе, картошка и мелкие закуски были заготовлены еще накануне, капусту, оливье же и прочее люди несли с собой.

Дитмара сажали за стол первым. Все знали его маленькую слабость – старик любил икру. Любил до самозабвения, и пока он не заканчивал с плошкой, никто к столу не подходил. (Такой же особенностью организма отличался норвежец Тур Хейердал. Его друг, коллега и переводчик Генрих Анохин рассказывал мне, что эту пикантную подробность поведения знали в Академии наук СССР и всячески использовали в корыстных целях.). Помимо Розенталя здесь бывали Т. В. Шанская, И. В. Толстой и другие знаменитые языковеды, учившие меня грамоте по ходу дела, на практике. Что касается Шанской, то она просто спасла меня от проблем при поступлении в ИСАА, «закрыв глаза» на одну незначительную ошибку во вступительном сочинении, которое читала, будучи в приемной комиссии.

Отец на парапете альма-матер в конце 1940-х

Сын на том же месте в 2018-м

Раз уж зашла речь о поступлении, нельзя обойти вниманием и другой предмет – «иностранный язык», а точнее – мой любимый немецкий. Конечно, тогда, в молодости я говорил на нем не так бегло, как сейчас, и для сдачи вступительного экзамена меня решили «натаскивать». Первым моим внеклассным педагогом стала подруга Михаила Абрамовича и Веры Мироновны Каплан – моих соседей по коммуналке – по имени Виктория Наумовна (фамилии не помню), которая много лет трудилась на Мосфильме в качестве педагога-наставника для актеров, играющих роли немцев в кино. В те годы к таким вещам относились ответственнее, чем сейчас, когда в редком сериале «про войну» правильно написано по-немецки слово «комендатура», не говоря уже про фамилию Vogel. (На дверях берлинской квартиры на Ляйпцигер-штрассе в культовом фильме «Диверсант» красуется табличка с фамилией Fogel!). Так что Виктория Наумовна заложила мне в голову неплохие практические знания, здорово пригодившиеся мне в дальнейшем.

А вторым педагогом у меня была сама Любовь Яковлевна Эйдельнандт, старший переводчик на Нюрнбергском процессе, к которой я ездил заниматься на Пресню в 1971–1972 годах. В день успешной сдачи экзамена по немецкому я позвонил ей, чтобы порадовать любимого преподавателя, но, увы, услышал от мужа грустное: «Вчера похоронили нашу Любашу…». Не дожила до моей твердой пятерки. Было жутко жаркое и душное лето 1972-го, такое же, кстати, как в 2010-м. Многие старики не смогли его пережить.

Еще немного о броской фамилии Каплан. Она у всех ассоциировалась тогда исключительно с той несчастной полуслепой женщиной-эсеркой, якобы стрелявшей в Ленина. Поэтому моим соседям доставалось на орехи. И от моих друзей так же. Один из них, о котором речь еще впереди, Андрей Сверчевский, едва войдя в наш огромный коммунальный туалет и завидев висящую на стене раскладушку с выведенной синими чернилами надписью «Каплан», воскликнул: «О! На ней лежал раненый Ленин!».

Теперь о практической лингвистике, а скорее о журналистике. Туда я пришел рано. Вернее меня привел туда отец. Еще в самом начале 70-х, когда я учился в старших классах, мне нравилось переводить для себя всякие истории про животных, вычитанные в немецких книжках, купленных в магазине «Дружба» на улице Горького. Однажды я дал почитать материальчик отцу, ему понравилось, он его подправил и… опубликовал в своем журнале, где работал, – «Молодой гвардии». И пошло-поехало. Я переводил из ГДР-овских журналов всякие любопытные заметки и публиковал их в «МГ». У меня появились карманные деньги, гонорары! Так с 16 лет я стал зарабатывать. Передо мной открывался удивительный мир «лимитированных» молодежных изданий, которые я выписывал с детства – «Вокруг света», «Техника – молодежи», «Юный натуралист», а также «Знание – сила», стоящий несколько особняком от молодогвардейских журналов, но повлиявший на меня по-особенному. Их авторы и редакторы казались мне небожителями, их имена я знал наизусть, потому что все время видел их в выходных данных этих изданий. И вот теперь я увидел всех их живьем! Отец начал знакомить меня с «великими»: Левой Минцем, Олегом Соколовым, Мишей Пуховым, Василием Дмитриевичем Захарченко, знаменитым «В. Д.» А в «Знание – силе» меня удостоил вниманием сам Роман Подольный, писатель-фантаст и одновременно редактор отдела науки, и даже одобрил и отправил в печать после нескольких переделок мою статью про народ фульбе, язык которого я начал изучать в институте!