Владимир Полозов - Глухово 2022. Иммерсивный гид и краеведческо-туристическая игра

Главными моими игрушками были боевые ордена и медали деда. Когда дед умер, бабушка попросила их у меня (на похоронах офицеров награды несли на красных подушечках) и больше я их не видел. По тогдашним правилам, боевые ордена и медали родственники обязаны были сдавать в военкомат. Я их до сих пор хорошо помню, хотя дед про награды не рассказывал. Зато делился военными воспоминаниями. Многое врезалось в память, хотя в малолетнем возрасте мало что мог понять. Зато хорошо понял фразу, которую часто слышал: «только бы войны не было». О войне рассказывал дед. Бабушка редко вспоминала довоенное и военное время. Мама – только отдельные события: как детьми на глуховском рынке торговали клюквенным морсом, который делала бабушка и как сели пить чай в 6 утра, узнав о победе. А ещё, по воспоминаниям мамы, они летом спали на балконе…

Как ни странно, совершенно не приходила в голову мысль о воровстве. Позже, насмотревшись фильмов о военной и послевоенной преступности, вспоминая голодарейку, думал о том, что это хороший способ очистить квартиры. Но ещё проще было воспользоваться дверью, ключ от которой висел на гвоздике с внешней стороны. Вряд ли это можно объяснить беспечностью. И дед, и бабушка, и мама были людьми осторожными и рисковать не любили. Просто краж не случалось ни у нас, ни у соседей. Первый и единственный раз был в конце 1980-х, когда с балкона украли бутылку с самодельным черноплодным вином. Ну, так и не жалко нисколько.

Если маленькая комната связана с воспоминаниями о деде Боре, то большая напоминает о бабе Шуре. Первоначальную обстановку составляло её «наследство»: овальный и ломберный столы, диван, никелированные кровати с панцирными сетками, буфет, этажерка с книгами, стулья. Первая мебель, которая появилась при мне, не покупалась, а заказывалась у знакомого столяра на Панфиловке. Так появился огромный деревянный раскладной стол, за который можно было усадить человек 20.

Позже, когда обновлением интерьера занялась мама, покупалась уже новая мебель, а старая перекочевывала в маленькую комнату. Обновление интерьера проходило в состязании с тётей Лидой и тётей Агнессой (мамиными подругами). Все старались по-современному обустроить свои жилища, исходя из возможностей того времени. В результате приобретали одну и ту же румынскую мебель (кровати, шифоньеры, трюмо, секретеры), одни и те же стулья, торшеры, бра… После приобретения пианино, дальнейшая состязательность утратила смысл, поскольку был достигнут эталонный бытовой стандарт. А я в гостях чувствовал себя как дома, находясь среди одних и тех же предметов интерьера. Но врезалось в память то, что было только у нас.

Одной из самых запомнившихся в детстве вещей были настенные часы Павел Буре (номер 106 в каталоге Павел Буре 1913). Под бой этих часов я засыпал, а по их циферблату дед меня учил времени суток и римским цифрам. Арабские я узнал только в школе. Часы были старинные и требовали тщательного профилактического осмотра, который регулярно проводил дядя Вася, часовых дел мастер и родной брат бабы Шуры.

Приходил дядя Вася вечером, когда я ложился спать. Его приход был для меня настоящим праздником, поскольку сон отменялся. Дядя Вася был очень добрый и ласково называл меня братцем кроликом. Бабушка сначала кормила его ужином. Ел дядя Вася медленно и сосредоточенно. Потом садился за часы, скрупулезно проверял детали и работу механизма. Что-то подкручивал и поправлял. Заводил часы деда Боря, строго следуя правилам, установленным дядей Васей. До 1967 года, в котором оба они умерли, часы шли идеально. А после этого перестали работать совсем, к кому бы бабушка ни обращалась за помощью. Часовщики брали, смотрели и возвращали ни с чем. Даже не верили, что раньше ходили.

Весной 1960 года, когда мама вернулась из Пуштулима, встречать её на вокзал ездили на открытой машине кабриолете (дед договорился со знакомым). Мама устроилась учителем географии в школу №14. К учебному году она обновила учебные пособия, а списанные старые карты принесла домой. Рядом с моей кроватью повесили огромную физическую карту СССР, а рядом с кроватью деда – политическую карту мира. По этим картам я учился читать, многократно разбирая по слогам незнакомые надписи. Лучше всех запомнил те, которые были рядом с подушкой и на которые пялился перед тем, как заснуть: Аму-Дарья, Сыр-Дарья, Ленинабад, Сталинабад, пик Сталина, пик Коммунизма… На карте мира я лучше всего ориентировался в странах Африки, изучать которую было удобнее всего с дедовой кровати. Доизучался до того, что многое запомнил наизусть. Стоило кому-нибудь упрекнуть меня в том, что я чего-то не знаю, мгновенно просил его назвать столицы Камеруна и Бельгийского Конго. Почти никто не называл правильно (Яунде и Леопольдвиль) и я вежливо говорил: «ничего страшного, всё знать невозможно, я вот тоже многое не знаю». Такой был нахал.