Сергей Доровских - Шиндяй. Колдун тамбовских лесов

– Что значит – Поценья?

– Значит, по Цне, по реке жили. Ну, это как Поволжье, Подонье, чего ещё там бывает? Правда, никогда этот народ себя мордвой не называл, а звали сами себя мокша. Что значит мордва, спорят даже сами историки, по одной из версий, происходит от иранского «мардь», что значит «мужчина», или «мурдь», что значит «воин». Не разбери, в общем, как уж на самом деле. На Тамбовщине мало вообще кто об истории задумывается, но я вот просто интересуюсь, читаю, ищу. И историю про то, что Шкай сделал человека из пня, я, само собой, в книжке вычитал. Хотя б тебе, конечно, следовало бы наврать с три короба, что передалось мне знание от предков. Но не буду.

– Кто сделал, какой такой – Шкай?

– Да, так зовут верховного бога-создателя. Он же Оцю Шкай – великий бог, Вярде Шкай – высший бог, по-разному называли. У мордвы две народности, мокша и эрзя. Про вторую я почти ничего не знаю, меньше интересовался. Эрзя тут и не жила, а туда, уже к Мордовии дальше. У них немного по-другому всё, в смысле, имена богов, язык отличается. Но в целом у мокши и эрзи всё родственно, как у эстонцев и финнов, например. А все вместе – финно-угорские народы, которые, как говорю, от Урала до Балтики живут.

Я слушал, удивляясь. До этого мне казалось, что Шиндяй – обычный полуграмотный мужик из глубинки, и если и есть у него какие знания, то больше от жизненного опыта, общения с природой. А получалось, что читал и знал он, скорее всего, больше меня.

– Значит, мордва – коренное население Тамбовской области?

– Да, можно сказать так, но с оговоркой – лесной её части. В этих краях да, испокон веков жила мордва, а в степи – уже другие народности, степняки, ногайцы. Русские пришли сюда не так уж и давно, а Тамбов – это крепость русского государства на границе страны. Да, тут граница была, хотя поверить сложно. Это уж потом Русь-матушка от моря до моря растянулась, но прежде этого русские шли и шли по землям – мордвы, чувашей, марийцев, кого ещё там – эвенков, якутов, чукоч, ненцев и так далее до самых льдов. Вот так, московский.

– А обязательно меня так называть?

– Не обижайся. Уж так у нас в глубинке принято. Дадут прозвище, от него до старости не отстанешь, будет за тобой ходить, как тень. У тебя-то ещё не обидное, простое. А так у нас тут есть горе-пасечник Ну-ну – он всё время эту присказку говорит, так и пошло за ним. На соседнем кордоне Фаза есть – электрик, есть Центнер – это толстый такой, на краю живёт, дачник, неприветливый мужик, но ещё не приехал что-то. Бабки тут – Парфениха, Трындычиха, Харланка, есть Салманиха – одна на Пчеляевском кордоне кукует который год… опять же есть старик Пиндя, нахальник, как-нибудь познакомлю. Ацетон-пьяница жил – помер недавно, Вихранок тоже от этого на Красную горку убежал… У нас тут без уличного погоняла никак, Московский.

Он поднялся:

– Надо бы поспешить. Июньский день хоть и долог, да не вечен. А нам ещё до реки идти. Кстати, Цна река называется, наша главная тут водная артерия, через всю область тянется. Не бывал ещё на ней?

Я покачал головой.

– Многое упустил. Самая красивая река в мире, и чистая. Пошли, сначала ко мне заглянем.

Мы шли по песчаной центральной дороге.

– А в Цне много рыбы, поймаем что? – спросил я, думая, что здесь, наверное, водятся настоящие непуганые «крокодилы». Я захватил рюкзак, там была моя складная удочка, крючки, грузила и другие снасти. И, самое главное, фляжка с хорошим коньяком, который предполагал по прибытию на реку отхлебнуть сам, и угостить Шиндяя, чтобы ещё крепче упрочнить нашу дружбу.

– Рыба в Цне, конечно, есть, и разная. В старину говорят, даже в самом Тамбове ловили стерлядку, а уж тут я даже предположить не могу, сколько рыбы и дичи всякой водилось. Но теперь уж другое дело, иные времена, – он поправил кепку со сломанным посередине козырьком. Он не снимал её никогда, даже в самую жару. – Поймаем что, нет, какая разница? – продолжал он. – Это у вас там, может, в Москве, все с новомодными удочками сидят, и только ждут, когда же целый мешок натаскают. А мы тут по-другому думаем. В рыбалке весь смысл вообще не в добыче, а, – он на миг остановился, посмотрел на меня, и зашагал снова, – в самой возможности поймать, вот. Не знаю, поймёшь, нет. Именно вот сама эта возможность мне спать спокойно не даёт. Мечта поимки.

– А правда, что сорвавшаяся хорошая рыба всегда помнится больше, чем пойманная?

– Ещё бы, вот у меня случай на днях был, – и всю дорогу до дома Шиндяй рассказывал мне рыбацкие байки. Я не знал, насколько близки эти истории к правде, но сердце билось всё чаще. А вдруг и мне сегодня вечером попадётся крупная рыбина, леска натянется со звоном, и я её – нет-нет, всё-таки вытащу! И моя история обязательно закончится не так грустно, как у Шиндяя. Никаких обидных сходов! Закончится она ароматным, запечённым в саду на углях ужином из впервые добытого настоящего рыболовного трофея! Я даже запнулся о корень, что торчал из земли прямо посередине дороги. Замечтался…