И Кучумов - Англичане едут по России. Путевые записки британских путешественников XIX века

По выезду из Борска с холмов правого берега реки открывался обширный вид на долину. Ветер быстро высушил поверхность, отчего дорога стала получше той, по которой мы ехали из Оренбурга, но вечером начался дождь и ее снова размыло. От Бобровки [287]до Алексеевки [288]– предпоследней почтовой станции перед Самарой – нас вез плохой ямщик, что было редким явлением. Когда мы меняли лошадей в первом из упомянутых селений, то стали привычно спорить о том, сколько их взять. Я в этом не участвовал, однако Л. решительно потребовал, чтобы нам дали тройку, но, когда ямщик занял свое место, почтмейстер шепнул ему ехать помедленнее, и это случайно услышал мой спутник. Перебранка стихла и примерно через полчаса, убаюканный качкой ехавшего по распутице тарантаса, я заснул. Неожиданно раздался выстрел из пистолета. Я мгновенно проснулся, выхватил свой револьвер и приготовился отстреливаться, но несмотря на прозвучавшее несколько раз слово «разбойник», ни криков, ни драки не было – вместо этого тихо скулил ямщик. Оказалось, что Л., устав подгонять заспанного, упрямого мужика, выстрелил из пистолета, надеясь взбодрить лошадей и одновременно припугнуть возницу – пуля прошла в каких-то трех дюймах от его уха. Если бы у ямщика была бы хоть капля мужества, он бы не обратил на это внимания, но ему показалось, будто стреляли в него, и он сейчас умрет. На все наши заверения, что ему еще жить да жить, что стреляли не в него, иначе этот верзила, к тому же сидевший рядом, был бы сражен наповал, он совершенно не реагировал и повернул лошадей обратно в Алексеевку. Тут я настолько рассвирепел, что готов был даже как следует взгреть его, чтобы заставить ехать дальше. Вернувшись на почтовую станцию, мы подняли нашего недоброжелателя– почтмейстера с постели (говорить «с кровати» в России не имеет смысла). Расстроенный, он с крайне мрачным выражением лица выслушал наш рассказ. «Старый», или владелец лошадей [289], скупился на них, чтобы иметь побольше клиентов, а потому кипятился пуще всех, пригрозив пожаловаться на нас в Самару. Дело стало принимать плохой оборот: из-за этого пустякового инцидента власти могли взять нас на заметку и досрочно прервать нашу поездку. Тогда мы развели почтмейстера и «старого» по разным комнатам, а ямщика вообще выставили во двор, после чего дав им «на водку» частично деньгами, а частично натурой, уладили конфликт, выехали в Самару и вскоре об этом эпизоде забыли. В городе мы оказались около полудня 30 сентября.

Подъезжая к Самаре, мы увидели знакомый волжский пейзаж. После всего встреченного нами по выезде из Екатеринбурга, Самара выглядела вполне цивилизованно. В отличие от большинства поволжских городов, она находится на левом берегу реки, и, хотя не столь живописна по причине этого, с нее открывается вид на горы напротив и на ущелье, мимо которого река течет выше. Город расположен на изумительной излучине Волги в самой восточной ее точке и служит как бы портом для Оренбургского края. В нем имеется несколько больших кирпичных домов, другие еще только строятся, рядом находятся крупные села, а почва здесь – почти сплошь чернозем. Крестьяне первые четыре года засевают поля зерновыми, а последующие шесть лет – травяными культурами. Навоз в качестве удобрения они не используют, применяя его только в качестве топлива, которого здесь мало. Это вообще одно из самых процветающих мест в Поволжье. Как и вблизи всех соседних сел и большинства городов, на окраине Самары располагаются ветряные мельницы – это значит, что мы попали в одну из крупнейших хлебных житниц империи. Ветряные мельницы тут всяческих размеров, у них по три-шесть, а то и по семь крыльев различной длины, и расположены они хаотично. Все это наводит на мысль, что здесь не придают никакого значения всяческим регламентам, и путешественник не может понять, как это власти терпят столь явное неуважение к писаным нормам и такое непослушание. Рядом с мельницами располагается множество амбаров – огромных деревянных строений, стоящих рядами и улицами и образующих фактически хлебный квартал. Левый берег, как уже говорилось, – низкий, и весной его затопляет далеко вокруг. Низменности вдоль него в те дни превращаются в судоходные реки, впадающие в Волгу, но летом они опять высыхают, оставляя посреди крестьянских полей и лугов огромные рассохшиеся баржи. Это воистину хлебная житница, но довольно необычная.

После Самары главный почтовый тракт огибает Симбирск, а оттуда, то приближаясь, то удаляясь, идет по правому берегу Волги к ее устью. Имеется, однако, и дорога с восточной стороны – она делает большой крюк через Николаевск и соединяется с рекой у Балаково [290]выше Волгска [291]. Мы выбрали именно этот путь. Отсюда Самару было видно еще долго и казалось, что нам никогда не наскучит смотреть на ее белые постройки. Первой нашей остановкой была Воскресенка [292]– прелестное сельцо с ивами и прочими деревьями, которому почтовая станция придавала почти английский вид. Оно принадлежит русским миллионерам Новосильцевым, владеющим двадцатью тысячами крепостных [293]. Соседнее с. Каменный Брод [294]населено мордвой – финской народностью, о которой я расскажу отдельно.