И Кучумов - Англичане едут по России. Путевые записки британских путешественников XIX века

Летом из Оренбурга в Астрахань можно попасть либо через Самару вдоль правобережья Волги, либо по правому берегу р. Урал через Уральск в Гурьев, а оттуда по Каспию на пароходе. Он ходит летом дважды в месяц до 15 (27) сентября. Между Гурьевом и Астраханью нет почтового сообщения, но при хорошей погоде эти примерно 240 миль можно преодолеть за десять-четырнадцать дней в экипаже, наняв лошадей и знакомого с этими местами ямщика. Обо всем этом нам рассказали в Астрахани, потому что в Оренбурге мы смогли узнать лишь то, что Гурьев – крайне убогое и тоскливое место. Эти земли хорошо знает оренбургский почтмейстер, но, к сожалению, его советами нам воспользоваться не удалось – в те дни он был в отъезде. Самарский тракт во многих отношениях представляет больший интерес, так как проходит через основополагающие районы Поволжья и немецкие колонии между Саратовом и Царицыным. После долгого обсуждения мы выбрали его и выехали из Оренбурга 27 сентября между четырьмя и пятью часами вечера.

Предстоял довольно скучный путь протяженностью 1 100 верст. Только мы тронулись, начался ливень, а наш ямщик эти места не знал и, кроме того, не обладал должным опытом, так что вскоре мы увязли в грязи, пытаясь заехать на размытый берег. В таких случаях русские лошади бывают практически бесполезны. Когда одна из них пытается начать двигаться, остальные продолжают стоять. Сдвинуть упряжку с места может только опытный ямщик с зычным голосом, но наш Иегу [281]был совсем не таким, и неизвестно, сколько бы мы еще простояли на месте, если бы встречный крестьянин не посоветовал нам распрячь лошадей и не помог вылезти из грязи. Никаких разбойников мы не встретили, и пока медленно тащились по грязи и меняли лошадей на почти безлюдных почтовых станциях, наступило утро. Степь покрыл густой туман, вокруг была сплошная распутица. На почтовой станции Татищева [282], что в шестидесяти одной версте от Оренбурга, дорога, покинув р. Урал и Гурьевский тракт и перейдя через горы Общий Сырт, направляется в долину р. Самары. Эта река появляется несколько правее того места, где трасса пересекает горы, и, неся свои воды на северо-запад, впадает в Волгу чуть ниже г. Самара.

Постепенно на смену лесам пришли грязь и камыши. В Новосергиевской [283], третьей почтовой станции после нашего отъезда с р. Урал, для строительства используют обожженные на солнце кирпичи. Некоторые здешние селения очень крупные – например, то, что было после упомянутой станции, растянулось аж на три с половиной версты и представляло собой скучное зрелище [284]. Любопытным было лишь сооружение наподобие виселицы с тремя колоколами, стоявшее перед обычной избой, являвшейся сельской церковью. По правобережью тянулись холмы, которые с остальным пейзажем образовывали степной ландшафт с великолепными лугами, на которых паслось множество крупного рогатого скота, овец и лошадей, причем табун последних достигал примерно четырехсот голов, и за ним присматривал, кажется, всего один казак.

Бузулук [285]совершенно не интересен для путешественника, за исключением того, что находится в двухстах верстах от Оренбурга. Там, где дорога переходит на левобережье Самары, у подножия крутых и поросших лесом берегов стоят живописно расположившиеся водяные мельницы. Лохматые и бородатые, посыпанные мукой неотесанные мужчины глазели из окон, как наши лошади карабкались по грязному склону в сторону Борска [286]. Судя по их одежде, они довольствовались малым. Но то были мельники, остальные же носили обычные овчины, сапоги и шляпы. Однако женский костюм иногда был оригинален, и даже в самых нищих селениях этой глуши мог составить конкуренцию самой Италии. Бело-коричневую грубую рубаху дополняет богатая темно-красная накидка, а яркий головной платок оживляет это одноцветное платье.

Но в жизни русского крестьянина есть период, когда он не носит все эти рубахи, накидки и овчины, а одежда человека напоминает мумию, только, в отличие от египетской, это начало, а не конец его пребывания на земле: младенцев всегда пеленают и туго закатывают в бинты, чтобы их можно было быстро и легко убрать. Войдя в одну из русских изб, восхищенный путешественник решит, что попал в какое-то языческое племя, поклоняющееся идолам и божествам домашнего очага, представляющим из себя обрубки с тщательно вырезанными лицами. Он с любопытством смотрит на одного из них, лежащего на полке, на второго, подвешенного на крюк в стене, на третьего, перекинутого через одну из главных балок крыши и раскачиваемого матерью с помощью привязанной к ее ноге веревки. «Да ведь это дети!» – восклицает путешественник с чувством, словно наступил на камень, а он оказался жабой. «А чем еще это может быть?» – отвечает ему мать. Узнав так много за столь короткое время, любознательный путешественник интересуется пристрастиями этих существ, но его несколько останавливает крайняя грязь младенцев, поэтому он спрашивает у родительницы, когда их моют. «Мыть? – кричит перепуганная мать. – Мыть? Я должна его мыть? Он же тогда умрет!» Обескураженный как увиденным, так и ответом хозяйки, путник переключает внимание на старших детей. После освобождения от этих уз ребенка сразу начинают воспитывать, причем сугубо в практическом ключе. Он или она, ибо по полу их не разделяют, одетые только в грубые рваные рубахи, борются за жизнь, барахтаясь в песке или грязи перед избой. Выжив в таких условиях, они переходят к новому испытанию – встрече с тощей длинноногой свиньей, которая рыщет по двору в поисках съестного. Относясь к задиристости своего упитанного и подчас неуклюжего спутника как к должному и поэтому не держа на него зла, ребенок начинает подражать упорному усердию, с которым свинья тащит в пасть все подряд, за исключением совсем уж несъедобного. Когда ребенок научится чуть-чуть отличать плохое от хорошего – по крайней мере, в пище, – его допускают к семейной трапезе, которая состоит из ржаного хлеба и «щей» (так русские называют капустный суп). Одновременно он получает старую овчину. Изнанка или ее остатки у этого длинного кожаного мешка кишит насекомыми, а рукава почти касаются земли. Высокие, огромного размера рваные сапоги постоянно путаются в полах его верхней одежды, которая волочится во все стороны. Все это продолжается до тех пор, пока ребенок не станет самостоятельным – тогда его образование закончится, и он начнет жить как все люди.