Жак-Ив Кусто - Затонувшие сокровища

Море тоже имеет свои времена года. Оно цветет, как наши луга, особенно весной и осенью. Каждую неделю мы наблюдаем появление все новых видов — целые полчища вступают в борьбу за существование в морских глубинах.

Когда свет нашей фары тускнеет, мы уже знаем: скоро дно. Наше «блюдце» скользит на глубине 45–50 метров над дном, покрытым песком и детритом. Фалько одним движением поворачивает рукоятку, и часть балласта бесшумно отделяется и падает на песок, а наше «блюдце», облегченное таким образом на 25 килограммов, продолжает свой путь. Погружение замедляется, и мы совершаем очень мягкую посадку, без единого толчка.

— Мы килограммов на десять тяжелее, — сообщает Фалько и нажимает на кнопку пуска балластного электронасоса. Меньше чем за минуту 10 лишних литров воды сбрасывается обратно в море, и «блюдце», слегка покачиваясь, готово вновь ринуться вперед. Тогда Фалько включает двигатель, наша подлодка-малютка трогается, мы по гирокомпасу плывем под уклон вдоль уступа и вскоре достигаем 60-метровой глубины. Здесь начинается та самая вторая круча, которую я видел в 1952 году, погружаясь с аквалангом.

Когда мы проплываем над резко очерченным краем кручи, Фалько переводит рычаг вперед, и за три секунды 70 килограммов ртути перетекает в крайний передний резервуар. «Блюдце» наклоняется под углом 35°. Но это далеко не достаточно. Тогда мы начинаем спускаться зигзагами, как слаломисты, вдоль коралловой стены.

Флора и фауна второй кручи на глубине 70 метров довольно богаты и необычны. Но затем подводный мир постепенно беднеет. Формы становятся однообразнее, цвета бледнеют. Вскоре, на глубине 100 метров, мы оказываемся над горизонтальной плитой, изборожденной трещинами. Этот своеобразный тротуар, который мы видим при каждом погружении, возможно, в древности был материковой отмелью Красного моря. Через несколько метров перед нами разверзлась беспросветная мгла таинственной бездны. Это третья круча, о существовании которой мы никогда не узнали бы, если бы не наше «ныряющее блюдце».

Вновь пикируем в неизвестность. Нависшая над бездной плита из мертвого коралла выглядит теперь весьма грозно. Мы подбираемся под нее с некоторой опаской; под нами уходит вглубь совершенно отвесная стена, вероятно также образовавшаяся из омертвевших кораллов. Начинает кружиться голова. По ассоциациям, возникающим при этом, наше погружение можно сравнить с альпинистским восхождением. Только мы обладаем огромным преимуществом по сравнению с альпинистами: находясь в воде, мы невесомы и можем парить в нашей чудо-подлодке. На какое-то мгновение погружение «блюдца» приостанавливается. Значит, мы вошли в более холодный и более плотный слой воды, в котором архимедова выталкивающая сила возрастает. Если бы мы спешили, то преодолели бы этот барьер, увеличив наш балласт за счет нескольких литров воды. Но сегодня можно немного повременить; «блюдце» охлаждается, корпус его сжимается и приобретает почти свой первоначальный вес. Теперь, когда «блюдце» находится в прохладной зоне, мы не изнываем от жары, а Фалько даже натягивает тельняшку. Внутренний термометр показывает теперь не 35, а 26–27°.

— Здесь почти холодно! — смеясь, восклицает Альбер, и мы невольно вспоминаем о гнетущей жаре, которая царит там, на борту «Калипсо».

На глубине 150 метров появляются огромные вертикальные колонны, словно горельефы на стене; потом они переходят в грандиозную колоннаду, которая теряется во мраке глубин.

— Органные трубы, — комментирует Фалько.

— Да, или доломиты, — добавляю я.

Эта фантастическая колоннада обступает нас; затем на глубине 220–240 метров колонны сливаются в плоскость с наклоном в 75°. К 250–260 метрам заканчивается третья круча, и мы опускаемся до нашей предельной глубины — 300 метров. Мы видим песчаный откос с разбросанными по нему огромными глыбами, несомненно упавшими с карниза, нависшего над нашими головами, — с глубины 110 метров.

Вода на глубине 360 метров все еще очень прозрачна. Наши прожекторы позволяют ночью отчетливо видеть на расстоянии по меньшей мере 30 метров. При первом погружении мы были ошеломлены тем, что солнечный свет проникает даже на глубину 300 метров, так что при выключенных фарах мы могли отчетливо, как в пасмурный зимний день, видеть все, что творится вокруг нас.

Но и меня и Фалько больше всего удивило обилие и разнообразие глубинной фауны. У поверхности всем известное многообразие разноцветных рыб, рифов и огромных хищников; затем от 100 до 200 метров вдоль обрывов почти пустынно, лишь изредка появляется одинокая акула или всплывет ввысь облако планктона. Без всяких переходов на глубине около 240 метров «блюдце» входит в зону весьма интенсивной жизнедеятельности, в корне отличающуюся от всего, что мы видели прежде. Здесь встречаются крупные серебристые с розоватыми бликами рыбы, которые бросаются прямо на фары нашего блюдца и поглощают мальков, попавших в луч света; прозрачные рыбы, у которых видны их красно-черные внутренности; рыбы-ленты, тонкие, как полотно пилы, — эти перемещаются вертикально, извиваясь; трехцветные креветки с огромными усами роют под скалами свои логовища, разметая песок мощными хвостами; всюду шныряют красные и розовые рыбины с огромными пастями, или же величественно проплывают желтые и сиреневые рыбы с развевающимися «фалдами». Поминутно к нам подплывают маленькие кальмары и в свете фар исполняют свои уморительные причудливые танцы: они то переворачиваются вниз головой, как бы пикируя в песок, то выворачивают щупальца, образуя над собой своеобразные зонтики…