Ирина Летягина - Год, в котором не было лета. Как прожить свою жизнь, а не чужую

Рядом с Пако сидел кудрявый испанец, друг Интеллигента. Ничего про него не знаю, больно молчаливый. Также в городе бездомных жил еще один хиппи, я увидела его только утром, он спал в палатке неподалеку.

Все, кроме француза, Босса Ольги и Джонатана, были порядком пьяны, шумны и радостны, насаживали грибы на палки и сыпали сахар из маленьких пакетиков в огонь, наблюдая искры. Ольга то и дело отправлялась в свой пластиковый дворец за едой. Мы жарили хлеб с сыром и делали чай на костре. Мы говорили с Интеллигентом об идее Толстого непротивления злу силой, о Махатме Ганди, об эволюционном и революционном пути развития. Закончив свою мысль о мире, он смачно рыгнул и повернулся к кудрявому испанцу для продолжения дискуссии с ним.

Через час я уже была своя в доску. Меня никто не стеснялся. На меня никто не обращал внимания. Я говорила с Джонатаном о книгах, с французом о его путешествии, о судьбах других жителей этого небольшого городка из веток и пакетов. Я наблюдала за странной дружбой Пако и Факира, ела жареный бутерброд с сыром, пела песни под гитару поляка. Я знала, что запомню эту ночь на всю жизнь.

Утром я проснулась от солнечных лучей, прогревших воздух в палатке, принадлежащей французу. Он отдал мне ее на ночь, сказав, что на улице ему не впервой спать, а мне нужно себя беречь и не простудиться с непривычки. Шпили кафедрального собора вдалеке были окружены солнечной дымкой. Я потянулась, повернулась вправо-влево и увидела рядом с палаткой свой завтрак, аккуратно разложенный на большом листе лопуха. Это были кусочек хлеба, масло, яблоко и немного варенья из киви в пластиковом стаканчике. Я чуть не расплакалась от этой трогательной заботы француза обо мне.

Француз был свободен весь день, мой автобус был только в шестнадцать, и мы пошли гулять по городу. Он рассказал мне, как в Сантьяго-де-Компостела устроена жизнь бездомных. Есть специальное общество, которое организовано католической церковью, которое заботится о них. В городе есть специальное место, где можно мыться и стирать вещи. Он, кстати, с утра сам принял там душ.

В Сантьяго-де-Компостела есть социальная столовая. Бездомный может получить карточку на месяц бесплатных обедов. Тот, кто не смог получить карточку, может поесть там меньше чем за один евро в день. У француза карточка была, и он позвал меня пообедать в этой столовой с ним. Рядом со столовой дежурила полиция. Мы вошли в помещение размером около сорока квадратных метров. В помещении рядами стояли столы, а за ними сидели бездомные всех мастей: мужчины и женщины, молодые и старые, испанцы и иностранцы, с собаками и без. Все они выглядели обычными людьми, таких часто можно встретить в метро, на улице, в кафе. Но что-то выдавало в них отклонение. Я все пыталась понять, что именно было не так. И поняла: они были одеты хорошо, но одежда была с чужого плеча, всегда немного не по размеру, верх и низ могли не сочетаться между собой. И что-то в глазах и теле было не так. Какая-то доля безумия и в том и в другом. Некоторые были невероятно игривые, словно им пять лет, они привлекали к себе внимание как могли: громким смехом, прыжками через стулья, нарочито размашистыми движениями. Кто-то, наоборот, был чересчур заботливым: отдавал соседу свой апельсин или газировку. И почти всех выдавали плохие зубы.

Кормят в этой столовой вкусно и обильно: на обед была большая порция печеных свиных ребрышек, рагу из тушеных овощей, два апельсина, хлеб и газировка в баночке. Завтрак и ужин тоже есть. Персонал в столовой очень приветливый и добрый, как в том монастыре для душевнобольных.

В Сантьяго любой бездомный может получить бесплатную медицинскую помощь и даже зубы полечить за бесплатно. В библиотеке есть выход в Интернет, многие имеют профайлы в соцсетях и много друзей-пилигримов. Остается только место ночлега найти.

Насколько я поняла, быть бездомным в Испании не так уж и плохо и не так уж и тяжело. Я спросила француза, какая у него цель в жизни. Он сказал, что хочет любить каждый день.

Странно, раньше при виде бездомных я в лучшем случае испытывала жалость или злость, в худшем – пренебрежение. Я осуждала их за выбор такой жизни, даже если лично мне они не сделали ничего плохого. Мне казалось, что если я стою выше них на социальной лестнице, моя жизнь стоит дороже. Сейчас я думаю, что глубоко ошибалась. Ценность жизни не может определяться количеством произведенных материальных благ. Она не связана с тем, какую одежду носят люди и как она пахнет. Она даже не связана с радостью или безрадостностью бытия. Ценность жизни – это что-то совсем не связанное с экономическими показателями, чистой рубашкой и местом для жизни. Жизнь ценна фактом существования и своей конечностью. А уж что люди будут делать с ней за определенный промежуток времени – это их дело. Не мне судить. Пренебрежение исчезло.