Юсси Конттинен - Сибирь научит. Как финский журналист прожил со своей семьей год в Якутии

Дети, говорящие только на родном языке, научились выживать в чужом окружении. Они увидели другую жизнь, узнали мир настоящего мороза, ясного звездного неба, льда во дворе, туалетов на улице, свободно пасущихся лошадей и коров, людей, говорящих на другом языке, ведущих себя иначе и выглядящих иначе. Они увидели, насколько в разных условиях могут жить люди и как много при этом у них общего.

Наш старший выучил в школе русский язык настолько, что уже довольно хорошо все понимал, и я слышал, как он робко общался на нем со своими одноклассниками. Да, английский все-таки был для него круче, но в Финляндии он продолжает изучать русский.

Дети научились ценить свою родину. Они скучали по Финляндии, по друзьям и всему финскому. В нашем среднем сыне под давлением российского и якутского патриотизма проклюнулся вдруг фанатичный патриот Финляндии. Финская еда, финский детский сад и даже мебель для него теперь самые лучшие в мире. Говорит, даже макароны и бананы становятся лучше, если они побывали в Финляндии. Сейчас он рисует финский флаг и бесконечно слушает в машине гимн Финляндии. Правда, это не мешает ему бравировать перед друзьями своим сибирским опытом, типа: «Ты летал когда-нибудь на российском вертолете?»

Когда за день до отъезда я спросил детей, что для них было самым лучшим в Сибири, они выбирали или шоколадки Kit Kat, или мороженое. Когда я спросил, по чему они в Финляндии больше всего соскучились, ответы были более развернутые и разнообразные. Четырехлетний вспомнил оставшийся на родине Lego с драконом. Семилетний ждал туалета в доме. А наш старший, единственный, кто попал в российскую школу, больше всего скучал по финскому языку.

Наш четырехлетний малыш выразил скромную надежду, что он больше никогда не окажется в России в полицейском участке. Он был в одном таком с мамой, и задержанные из-за решетки махали ему, у некоторых не хватало зубов. Сейчас ему нравится слушать в Youtube «русские песни» – на самом деле это якутские хиты, которые мы периодически ставим на компьютере. А еще русские для наших детей теперь – это люди с азиатскими чертами лица.

Окончательные результаты человеческого эксперимента выяснятся позже. Может, кусок детства, проведенный в Сибири, обернется интересом к восточному соседу – стал же финн Йоханнес Гранэ, выросший в Сибири, потом исследователем региона. А может, наоборот, дети совершенно не захотят смотреть на восток. Но какой-то след год в Сибири в них определенно оставил, может, и несколько травматический. Но опыт этот не забудется.

Я давно задумал поехать в Сибирь и думал привезти туда детей – правда, их не спросив. Я думал, что в нежном возрасте то, что они вырастут иначе, чем в тепличных условиях в Финляндии, повлияет на их идентичность. Этот опыт подготовит их к жизни лучше, чем год в благополучных кварталах Нью-Йорка или Берлина. Двоюродные братья и сестры моей матери в детстве в 1940–1950-х много лет провели сначала в деревушках в оккупированной финнами советской Карелии и потом в финских лесах в Вармланда [71] Провинция Швеции. В XVI–XVII веках активно заселялась, среди населения был большой процент финнов. Финляндия была частью Швеции. с родителями-скульпторами [72]. Во взрослом возрасте они вспоминали это как лучшие моменты детства.

Я воображал нашу жизнь в Сибири немного иначе. Жена и дети наслаждались бы каждым моментом, и все бы отпечаталось в их памяти навечно. Я представлял себе, как за год мы все выучим и свободно будем говорить и по-якутски, и по-русски. Что мы естественным образом встроимся в местное сообщество. Что перед нами будет расстелена красная ковровая дорожка.

Настоящая Якутия и якуты отличались от того, что я себе представлял, и это было неизбежно. В деревне мы познакомились со многими, и еще больше народу знали нас. И при этом мы оставались для них странной диковиной. Ни разу никто в Тёхтюре не пригласил нашу семью в гости. Конечно, год или два – это слишком короткое время, чтобы тебя приняли как часть довольно закрытого сельского сообщества. А может, это требовало от нас неких усилий, на которые мы просто были неспособны. Для настоящей интеграции надо было по крайней мере владеть якутским языком. Обычно в России все намного проще, если ты заранее знаешь хотя бы одного человека. Мы нагрянули в Тёхтюр, как с неба свалились, и первый наш контакт в деревне была наша хозяйка Октябрина. Но мы и наши односельчане стали постепенно привыкать друг к другу. Может быть, процесс нашей интеграции пошел бы и дальше, но жители села и мы сами знали, что наше время в Сибири ограниченно.