И вот уже две символических пушки на насыпи, соединяющей остров с материком, сверкающая лагуна, деревянные колья фарватера, первые барки, силуэт колокольни Сант-Альвизе, контуры Мурано и Сан-Микеле, крайние дома Каннареджо, поднимающиеся прямо из лагуны, и одна за другой синие надписи: Venezia Santa Lucia.
На Сан-Микеле. В протестантском секторе кладбища увидел у входа чету, лет пятидесяти, с одного взгляда почувствовал: русские интеллигенты, сейчас пойдут к Бродскому. Да, пошли. Были там долго, фотографировались, немножко даже приводили там что-то в порядок. Прохладно, ярко, весенне. Как и прежде, зеленые ящерицы. Быстрая перебежка, и замерла. В этом году чуть приоткрыли проем, ведущий к воде, и стало снова немножечко видно лагуну, а если точно знать, куда смотреть, то между кипарисами еще и верхушечку колокольни Сан-Марко, которую отсюда саму трудно отличить от кипариса. На могиле на сей раз среди прочего – стихи по-каталански от некоей каталанской поэтессы, о Бродском в Венеции, уже и о Сан-Микеле, с узнаваемыми цитатами из Бродского в каждой строфе. Letum non omnia finit, как написано на надгробии. Вечное соседство с Эзрой Паундом и Ольгой Радж, которых он так не пожаловал в «Fondamenta degli Incurabili».
Между прочим, в самых разных городах ко мне то и дело обращаются с вопросом «Не скажете ли, как пройти туда-то?». С видом ложной скромности отвечаю что-нибудь горделивое вроде «Scusi, non sono fiorentino» или «Désolé, je ne suis pas d'ici». Но иной раз и повезет – когда знаешь и можешь объяснить. Вспоминаю абсолютно театральную сцену несколько лет назад в той же Венеции: недалеко от San Zaccaria меня останавливают двое – молодой человек в полном облачении еврейского ортодокса и девица баснословно библейского вида. Оба такой неправдоподобной яркости, что немедленно годятся хоть для плаката «Возвращайтесь на историческую родину!», хоть для антисемитской газеты. И спрашивают: «Как пройти в гетто?» (И ведь я даже знал, как! Да что толку, если это сорок минут ходу с поворотами и мостами без числа!)
И вот теперь, на вапоретто, идущем в Мурано, на палубе, набитой локоть к локтю, я получил самое большое удовлетворение тщеславия. На Fondamenta Nuove среди прочих вошла тетка, абсолютно местная, злобноватого вида, втиснулась в плотную толпу на палубе и из всех, кто оказался рядом, выбрала не кого-нибудь, а меня, чтобы спросить что-то по-венециански! Потом я даже примерно сообразил, что: идет ли это вапоретто на кладбище. Но в первый момент был так поражен, что и слова вымолвить не мог. За эти секунды она поняла свой чудовищный промах и явно была им потрясена больше моего: от досады аж вся перекосилась, махнула рукой, только что не сплюнула, и повернулась задом, чтобы мой вид не напоминал ей, как она опростоволосилась и уронила в грязь свое венецианское достоинство.
В эти дни в Венеции «низкая вода», acqua bassa. Деревянные сваи фарватеров вылезли из воды на полметра выше обычного и выглядят жалко. Их подводные части – как обугленные спичечки: в два раза тоньше, абсолютно черные; просто физически чувствуешь, как изъели их вода и время. Впрочем, теперь уже многие из них заменены на бетонные.
Поплыл в почти неведомое туристам место – на Сан-Пьетро. Узкие улочки, завешанные поперек веревками с бельем, сувенирных лавок нет, люди – как в каком-нибудь рыбацком городке. Постепенно выбрел в более привычные места – на via Garibaldi. Присел на пустынной набережной – откуда-то вылезает поддатый абориген, настойчиво зовет пойти с ним выпить (не уточняя, надобно заметить, на чей счет). Уклонился и вижу тяжелое борение на его физиономии – между желанием меня все-таки уломать и венецианским достоинством. Сказал мрачно: «Неужели и правда не хочешь выпить?» – и венецианское достоинство победило. Через минуту подходят две итальянки, туристки междугороднего масштаба: «Как попасть на via Garibaldi?» Тут уж не отказываю себе в тщеславном удовольствии ответить вальяжно-снисходительно: «Да вы, почитай, на ней уже стоите!»
После долгого свободного шатания задумался: куда пойти, чтобы сесть за столик. Решил – на riva degli Schiavoni, чтобы было прямо напротив открытого простора лагуны, в десяти шагах от воды и гондол, там, где написано:
Я пишу эти строки, сидя на белом стуле
под открытым небом, зимой, в одном
пиджаке, поддав, раздвигая скулы
фразами на родном.
Стынет кофе. Плещет лагуна, сотней
мелких бликов тусклый зрачок казня
за стремленье запомнить пейзаж, способный
обойтись без меня.
И так в Венеции четыре дня подряд, уезжая на ужин и ночь в Тревизо к Ремо Факкани, а в последний день – в Падую к Розанне Бенаккьо. И все дни весеннее солнце и прохладный ветерок.
Читать дальше