Игорь Забелин - Встречи, которых не было

Закончив наконец свои дела в Николаевске-на-Амуре, мы вновь спустились к устью Амура, обогнули мыс Тебах и вскоре вышли в Сахалинский залив, то есть в Охотское море. Надо сказать, что Сахалинский залив вовсе не является заливом. Так его назвал по ошибке первый русский кругосветный путешественник Крузенштерн, разделявший общее заблуждение и считавший Сахалин полуостровом. Лишь позднее флотский офицер Невельской, именем которого назван пролив, окончательно доказал, что Сахалин остров.

В Сахалинском заливе мы действительно «взяли курс» на остров Святого Ионы, одиноко расположенный в центральной части Охотского моря, — нам нужно было посетить его. Ничего хорошего из этого мероприятия не получилось. Волны с открытого моря сначала подбросили сейнер, а потом накрыли его. В кубрике полетели на пол табуретки, стол и железная печка, в камбузе о кастрюли, в столовой, гордо именуемой кают-компанией, — бак с водой. Шуму и звону получилось много.

И капитан отдал категорический приказ — держаться ближе к берегу. Так и не удалось нам нарушить одиночество Святого Ионы. Но зато мы повидали Шантарские острова.

Надо признать, что в столь поспешном отступлении мы не были главными виновниками; нам досталось действительно в высшей степени странное судно. Раньше, то есть до 1947 года дальневосточные верфи строили обычные деревянные сейнеры, а наш был особый — металлический, да еще «калифорнийского типа». То ли, как говорится, первый блин комом, то ли дело еще в чем-нибудь, но, проплавав несколько месяцев на этом суденышке, я могу засвидетельствовать, что важнейшее свойство его заключалось в на редкость скверной остойчивости и столь же великолепной валкости; даже речные волны производили на сейнер такое неотразимое впечатление, что он начинал отплясывать, бросаясь из стороны в сторону. Наши моряки всерьез побаивались его, по вечерам в кубрике неизменно заводились разговоры о мореходных качествах некоторых судов новейших конструкций и делались мрачные прогнозы. В самом деле, осадка сейнера при полной нагрузке составляла всего сто восемьдесят сантиметров, а палубные надстройки возвышались на пять метров над водой; еще метра на два над ними поднималась металлическая мачта и вытянутая под углом стрела, а в длину сейнер едва достигал двадцати метров!

Так вот: мы поплыли на запад, к, материку. Утром следующего дня в белесом тумане проступили очертания высокого скалистого острова Прокофьева — мы подошли к Шантарам, заполняющим юго-западный угол Охотского моря.

— Вроде Пояркова мы, — пошутил кто-то. — Всего за триста два года до нас он где-то здесь провел свои кочи.

Наверху отчаянно закричал капитан, внезапно застопорились машины, и стало так тихо, что мы услышали щебетание птиц. Оказалось, что в тумане наш сейнер едва не наскочил на конусообразную скалу, именуемую островом Малмынского…

— Еще бы чуть-чуть, и мы уподобились бы не только Пояркову, но и еще кому-то — тому, кто первым ступиц на острова, — сказал тот же шутник.

— Разве он после кораблекрушения попал на Шантары? — спросил я.

— А кто его знает… Как-нибудь да попал.

Дневной бриз наконец разогнал туман, и к острову Нансикан мы подошли при свете солнца. Крутые серые скалы подступали вплотную к воде, темные волны разбивались о них в белую пену. Уж не знаю, на сколько разбившихся волн приходится одна обрушившаяся скала, но не было оснований сомневаться в том, что волны все-таки добиваются своего: крупные обломки, выступавшие из воды, наглядно убеждали в этом. Лишь кое-где на скалах виднелись зеленые пятна растительности, вероятно кедрового стланика. Кедровый стланик определенно предпочитал ту часть острова, которая обращена к материку: очевидно, он не ладил с холодными ветрами с моря; Но если скалистые островки не могли похвастаться обилием, растительности, то живности на них было сколько угодно» в воздухе мельтешили перед глазами тучи птиц — кайр, чаек, тупиков; топорков; птицы густо сидели на скалах, качались на волнах, ныряя или улетая при приближении сейнера. Тут же, у острова Нансикан, повстречалось нам огромное стадо нерп, и мы все, даже механики вышли из машинного отделения, собрались на палубе. Повсюду из воды торчали черные, усатые, удивительно смышленые морды. Нерпы плыли, подозрительно посматривая на нас (кто знает, может быть, они тоже впервые видели сейнер «калифорнийского типа»), а перед самым форштевнем ныряли, показав темную пятнистую спину и плеснув ластами.