Игорь Забелин - Встречи, которых не было

Я знаю о нем главное — он войдет в цикл «Были Охотского моря», коли уж так случилось, что Пенжина в оное впадает, — и я знаю, что будет главным в очерке: некогда Пенжина сыграла роль своеобразного моста, соединившего два основных землепроходческих потока — южный и северный.

Первый — от Ермака до Москвитина, по рекам и горам от Урала до Охотского моря. Второй — от безымянных мореплавателей, погибших у берегов Таймыра, до Федота Алексеева и Дежнева по морям Северного Ледовитого океана до Тихого океана.

Вот сейчас, когда уже начинает голубеть розовая пенжинская ночь, я очень доволен, что нашел формулу своего будущего очерка: я расскажу о «восточной дуге», соединившей северный поток землепроходчества с южным.

А прочертил эту дугу Михаил Стадухин со своим бедовым отрядом.

О южном потоке землепроходцев я уже довольно подробно рассказал в предыдущих очерках. О северном потоке, о некоторых драматических событиях, сопутствовавших ему, я буду подробно говорить в дальнейшем. А сейчас мне важно отметить, что Михаил Стадухин, в предыдущих очерках мною вскользь упомянутый, был в числе тех, кто активно прокладывал дорогу на восток по берегам северных морей.

Не могу сказать, чтобы Стадухин, как личность, приводит меня в восторг. Пожалуй, к нему больше, чем к кому бы то ни было из землепроходцев того столетия, подходит былинно-песенная характеристика этакого разудалого молодца — «Гей, ты удаль молодецкая!» Ну а удаль эта «молодецкая» далеко не всегда доставляла удовольствие окружающим, что видно из официальных документов того времени.

Историю не подправишь, и мне, как историку, остается лишь констатировать, что был Стадухин бесшабашен, подчас безрассуден, был самоуверен и завистлив, был буен в гневе, но и не гнушался подпустить кляузу, хотя предпочитал решать все споры кулачным методом. И был безмерно отважен. И был истинным землепроходцев, многие годы проведшим в беспрерывных странствиях.

О Михаиле Васильевиче Стадухине известно, что в 1630 году был он отправлен из Енисейска на Лену, дабы нести там службу, и уже через три года возглавлял поход на Вилюй. В историко-географическом плане эти подробности не так уж важны — важны они лишь для биографии Стадухина… Достаточно подробно прослежены историками и последующие его маршруты. Короче говоря, имя его не забыто: походы Стадухина наносят на карты, его вспоминают в книгах…

Но вспоминают, как правило, странно: в некоем сочетании с прославленным Дежневым, и прежде всего как его личного врага.

Мне неизвестны подробности перводесятилетней службы Стадухина в Восточной Сибири, но мне они и не нужны сейчас. Как первооткрыватель Стадухин включился в великое движение русских на восток лишь в 1641 году, когда воевода Петр Головин — о нем речь еще впереди — отправил его во главе отряда служилых людей в верховья Индигирки. Я уже писал, что в этом походе принимал участие Семен Дежнев — там завязались сложные их, с нашей точки зрения, взаимоотношения, — и оттуда, с Индигирки же, Андрей Горелый ходил в свой сухопутный поход к Охотскому морю.

Сложность взаимоотношений Дежнева и Стадухина, пожалуй, не выходит за пределы, определяемые разницей в характерах. Цели у них первоначально были одни — сбор ясака, и каждый казак стремился преуспеть в оном. И каждый казак стремился найти себе такую волость, в которой с наибольшей выгодой можно было бы собирать ясак. Уже после того как Стадухин и Дежнев, не раз поссорившись, расстались, Стадухин сплыл по Индигирке до Северного Ледовитого океана и, двинувшись на восток, открыл Колыму.

У поколения, жившего или живущего в середине двадцатого столетия, с Колымой связаны воспоминания не простые, и у меня тоже есть основания вспоминать Колыму не просто… Забыть об этом невозможно, но — тут уж речь должна идти об особенностях человеческой психологии, — когда я читал одну из отписок Стадухина, меня посмешило такое причинное объяснение некоторых естественно-исторических наблюдений: на Колыме «рыбы всякой много». Почему?.. Потому, что «те реки рыбные».

А Колыму первооткрыватель ее описывал так: «Колыма де река велика, есть с Лену реку (тут он ошибается. — И.3.), идет в море так же, как и Лена, под тот же ветр (а ведь хорошо — «под тот же ветр», — И.3.), под восток и под север, а по той де Колыме реке живут иноземцы колымские мужики свой род оленные и пешие сидячие многие люди, и язык у них свой…» Есть, разумеется, и отличный зверь на Колыме — и соболь, и песец, и лисица… [6] Для тех, кто заинтересуется подлинными отписками казаков, я хочу напомнить, что Колыма у них называлась несколько иначе — «Ковыма», — И.3.