Перелет — без единой задержки, минута в минуту по расписанию, и через четырнадцать часов полета мы уже приземлились в Петропавловске-Камчатском. Кое-кто из нас — и я в том числе — лелеял мечту в оном городе задержаться и даже поездить по окрестностям. Но улетевший несколькими днями раньше начальник экспедиции В. А. Фараджев рассудил иначе и к моменту нашего приземления уже позаботился о дальнейшем пути… Едва размяв ноги, мы погрузили свое имущество, в том числе моторную лодку, в ЛИ-2 и снова очутились в воздухе.
Камчатка, несмотря на летнее время, была в снегу, и зрелище это вызывало у меня чувства, трудно поддающиеся сравнению с чем-либо. Что вулканы у Авачинской губы стояли совершенно белыми — это еще понятно, но белым было и среднегорье центральной части полуострова, и только от океана снег отступил — прибрежная полоса чернела, и чернели ребра скал на Склонах гор, придавая сурово-сдержанный облик всему ландшафту.
И неожиданно синим — синим по-летнему — был внизу океан.
Садились в ключах.
В проливе Литке, словно в честь знаменитого полярного мореплавателя, плавали льды, и лед лежал на берегу в приливной зоне, и еще не оттаяли озера, и белели линзы зимнего снега. А рядом со льдом, рядом со снегом зацветали рододендроны — мужественная, с крупными желтыми цветами кашкара.
Каменское с утра не принимало, как, впрочем, не принимало оно уже в течение нескольких недель ни одного самолёта. Мы бродили вдоль очень тихого и ласкового из-за льдов моря, собирали водоросли, собирали раковины и скелеты морских звезд. В день прилета мы с Сыном искупались в море, но теперь при одном взгляде на воду, на приблизившийся к берегу лед, бросало в дрожь.
В одиннадцать часов совершилось чудо: аэродром в Каменском открылся.
…Пройдя над заливом Корфа, мы пошли над Юго-западными отрогами Корякского хребта. Под нами — все та же черно-белая графика. Грандиозная и лаконичная картина без единого лишнего штриха. Сколько художников писало с нее копии? Бог весть! Но сколько еще будет писать!
За Пенжинским хребтом появилась Пенжина — мутная, петляющая по равнине, разбивающаяся на рукава, теряющая старицы Пенжина.
ЛИ-2 пошел на посадку…
Итак, Каменское, галечниковая коса. По одну сторону — вздувшаяся стремительная река, по другую — едва просохшая лайда; перед крохотным служебным зданием лежат совсем свежие, недавно нарубленные ветки кедрового стланика. Собственно, это лишь часть Каменского — основной поселок на другой стороне реки, за сопкой, и оттуда, из-за сопки, появляется зеленая жужжащая стрекоза — наш экспедиционный вертолет.
Курс теперь — на Аянку. Внизу, в низких тундровых берегах, петляет Пенжина. Летим недолго — час с небольшим — и чуть ли не на первом же крутом вираже открывается нам затопленное селение — Аянка. В Аянке будет наша постоянная база, но на Пенжине — наводнение, и сверху вид у «базы» не слишком презентабельный…
Современная Аянка стоит примерно в двадцати километрах ниже того места — оно называется Толстый камень, — где Пенжина прощается с отрогами Ичигемского хребта, прощается с горами и выходит на равнину, выходит в Пенжинский дол.
На историко-географических картах приблизительно там же, где находится Аянка, помещают Пенжинский острог. Я не слыхал, чтобы остатки его сохранились, и допускал, что на карты острог наносится с достаточной степенью произвольности. Так оно, наверное, и есть. Но Аянка выстроена на одном из самых удобных мест по средней Пенжине, и не случайно выстроена, разумеется.
У Аянки кончается тундра и начинаются леса, начинается тайга, которая тянется до самых верховьев реки и уходит дальше на запад, за горы.
Лес необходим не только современным жителям Аянки. Лес был необходим и землепроходцам семнадцатого столетия и для того, чтобы выстроить надежный острог, и для многочисленных хозяйственных дел, что нетрудно понять. И нетрудно понять, как выгодно было географическое положение острога на месте Аянки: гарнизон его мог контролировать и дорогу, и кочевые пути с Анадыря на Пенжину и обратно.
Нынешняя Аянка — центр крупнейшего в Камчатской области оленеводческого колхоза «Полярная звезда». Работают в нем чукчи, эвены и русские. Народу в колхозе сравнительно немного, а территория у него — три миллиона гектаров! 350 километров из конца в конец по самой длинной прямой!.. Право же, совсем не европейские масштабы.
Колхоз — богатый, с широким размахом жизни. Меня, честно говоря, при первом знакомстве с Аянкой больше всего поразил масштаб строительства — строилось, наверное, до десятка новых домов сразу: и клуб, и школа, и жилые дома… Тому были причины: Пенжина, изменив русло, смывает сейчас дома Старой Аянки. Но на то оказались и средства — не всякий колхоз смог бы позволить себе столь бурную перестройку.
Читать дальше