Андрей Ланьков - Быть корейцем – Корё Сарам

Вообще старая корейская семья держалась на всепроникающей иерархии. Не случайно в корейском, равно как и в языках иных конфуцианских стран, просто нет слова “брат вообще” или “сестра вообще”: братья или сестры могут быть либо “старшими”, либо “младшими”. Для жены теоретически высшим начальством был её муж, но мужчины редко вникали во внутрисемейные и хозяйственные дела, так что на практике в первые годы семейной жизни молодой жене приходилось подчиняться свекрови. Во многом здесь действовал бессмертный принцип армейской дедовщины: поначалу молодую супругу шпыняли все, кому не лень; после рождения сына её статус существенно повышался; а со смертью свекрови она делалась старшей в доме и со временем, в свою очередь, сама начинала по всем правилам гонять молодых невесток, чтобы тем “служба мёдом не казалась”. Разумеется, люди никогда и нигде не были одинаковыми, так что не надо думать, что для всех корейских невесток в старые времена жизнь в семье напоминала существование солдата первого года службы – бывало и так, что отношения со свекровкой складывались у невестки очень даже неплохо. Однако в целом особой нежности между свекровью и невесткой не было, и подтверждение этому легко найти в корейских поговорках: “Если долго жить – можно и смерти свекрови дождаться”, “Рисовый хлебец в руках невестки всегда кажется слишком большим”.

Главная задача женщины в браке заключалась в рождении сыновей, которые потом совершали бы жертвоприношения душам предков и продолжали линию семьи. Дочери считались, скорее, неизбежными отходами производства, и рождение их на положение женщины особо не влияло. Поэтому не удивительно, что в старой Корее существовало великое множество примет, следование которым должно было бы обеспечить рождение желанного сына. Именно этой проблеме – как зачать сына, а не дочь – посвящено большинство дошедших до нас корейских трактатов на сексуальные темы. Авторов этих сочинений, в отличие от их европейских или китайских коллег, наслаждения чувственной любви и прочие глупости волновали явно меньше, чем исполнение главной обязанности конфуцианца – продолжение мужской линии рода.

Традиция требовала, чтобы любые контакты между женской половиной дома и окружающим миром были сведены к минимуму. Как считалось, это было необходимо для того, чтобы предотвратить супружескую измену, за которую – если она всё-таки происходила – наказывали по всей строгости закона. С семилетнего возраста мальчики и девочки воспитывались отдельно друг от друга. В дворянских семьях женщины действительно почти никогда не выходили за пределы усадьбы, а если они всё-таки изредка отправлялись в гости к родным или в буддистский храм, их всегда сопровождали слуги. В богатых усадьбах женские и мужские покои были часто отделены друг от друга высокой каменной стеной с воротами, причём даже мужчинам – членам семьи запрещалось без особой надобности заходить на женскую половину. В таких семьях не могло быть и речи о самостоятельном передвижении женщин по городу. Как правило, женщинам дворянского рода разрешалось выходить за пределы усадьбы лишь в вечернее время, закутавшись с головы до ног в специальное покрывало чанъот – отдалённый корейский аналог мусульманской паранджи.

Крестьяне или, скажем, мелкие торговцы не могли соблюдать эти запреты со всей строгостью, ведь женщина в таких семьях должна была и в поле поработать, и за во {с.341 – с.342}дой сходить, и в лавке за товаром присмотреть. Однако и в семьях простонародья считалось, что муж не должен без крайней надобности обсуждать с женой свои дела и заботы. Женщинам тоже не следовало втягивать мужчин во всяческие домашние проблемы, с которыми они должны были разбираться сами. Отсюда, между прочим, и распространённый в корейском языке термин для жены – “человек нашего дома”. Традиция требовала, чтобы “жена почитала мужа как само Небо”. Как с почитанием обстояло дело в действительности – за давностью лет сказать сложно, но ко многим корейским семьям была применима мудрая поговорка: “муж – голова, а жена – шея: куда захочет, туда и повернёт”.

Мальчиков по возможности старались учить, хотя для большинства крестьянских детей вся эта учёба ограничивалась парой лет в местной школе, где ребята в свободное от сельскохозяйственных работ зимнее время выучивали несколько сотен иероглифов и основы древнекитайского языка. Порою учились они и корейской грамоте, но особого проку в ней не было: ведь до конца XIX века все официальные документы и большинство книг в Корее выходили на древнекитайском языке (ханмуне, в самом Китае известном как “вэньянь”). В полной мере владели этим языком только дворяне, дети которых проводили в школе не один год. Для девочек – даже дворянок – образование ограничивалось корейской грамотой, ведь иероглифы и древнекитайский язык были им ни к чему. Зато их учили готовить, прясть, ткать, шить и делать множество иных домашних дел. Впрочем, время от времени попадались в Корее и хорошо образованные женщины, хотя всю книжную премудрость им приходилось усваивать дома, ведь девочек в школу не отправляли никогда.