Илья Рыжов - К заоблачному озеру

Малый, который свежевал барана, отвернулся и пробормотал что-то.

— Слышите, — он говорит, что будет слагать песни в небе, как птица! — сказал восхищенно студент. — Видали вы такого упрямца! Слушаться надо брата, — закричал он, напуская на себя суровость. — Дед, давай сюда камчу, я его учить буду.

Все дружно смеялись, а будущий летчик смущенно орудовал над готовой бараньей головой.

Наконец, постелили дастархан — длинную скатерть, обмыли руки и ножи.

Орусбай пробормотал благословение, и старики, подняв руки, словно умыли лица ладонями.

На нескольких деревянных блюдах лежали ароматные куски вареной баранины. Каждый из нас получил по пиале шурпы — соленого, крепкого бульона.

Кончив сытный ужин, мы устроились на ночлег, ногами к огню. Рядом со мной лег студент. Сон мой прошел, и мы долго шепотом разговаривали о Москве, о театре, о новых операх и о горах Киргизии, которые молодой певец любил горячей и преданной любовью.

Первым в Сарыджаз-су ступил конь Орусбая. Он шел осторожно, навострив уши, и вода, клубясь, проносилась у него между ног.

Орусбай коротко держал повод. Лицо его было озабочено и, по мере того как конь все глубже входил в воду, старик, выпростав ноги из стремян, подбирал их все выше и выше, пока не оказался стоящим в седле на коленях.

Вода катилась с таким ревом, что этот шум, отдававшийся в берегах, казался посторонним, не относящимся к плотной свинцово-серой массе, стремительно проносящейся мимо нас.

Не отрываясь, глядел я на Орусбая. Теперь мне казалось, что вода стоит на месте, а я и Орусбай мчимся в сторону все быстрее и быстрее. Я закрыл на секунду глаза, чтобы прекратить это ощущение. В ту же секунду Валентин, вскрикнув, схватил меня за рукав. Когда я открыл глаза, то увидел, что Тюльпар оступился. Вода покрыла его круп, и Орусбай сильно подался вперед. Конь рванулся изо всех сил. Вода теперь доходила ему до брюха. Он пошел быстрее, и через минуту Орусбай был на противоположном берегу.

Старик подошел к воде и пронзительно стал кричать что-то Горцеву. Я ничего не мог расслышать и видел только маленькую суетливую фигурку, махавшую камчой.

— Гамузом! Кричит, чтобы скопом ехали, — сказал Горцев. Он был очень серьезен.

Мы поставили всех лошадей по шесть в ряд, самых сильных на левом фланге, вьючных посередине и тронулись.

Прием этот был рассчитан на то, что сплоченному ряду легче будет сопротивляться бурному течению.

Я глянул вниз на воду, и все медленно поплыло у меня перед глазами. Ни разу в жизни я не испытывал головокружения, однако здесь решил смотреть не вниз, а на противоположный берег. Вода подбиралась все выше и выше, и скоро я почувствовал ее в сапогах. Еще несколько шагов — и лошади вынесли нас на берег.

Во второй шеренге дело прошло не так благополучно. Одна маленькая лошадка, споткнувшись о камень, упала, и сразу вода стремительно понесла ее вниз. Орусбай скакал по одному берегу, Горцев по другому, но в тот момент, когда казалось, что лошадь погибла, она справилась как-то с течением и, попав на мелкое место, стала на ноги. Корзины были полны воды.

Я переобулся, завернув ноги в сухие портянки. То же самое сделали и остальные. Осмотр корзин мы отложили до привала.

Наш «живой консервь», как называл баранов Орусбай, ни за что не хотел идти в воду. Оставшиеся Горцев и Ошрахун понукали их криками и камчой, хватали за шерсть и бросали в воду. Но как только течение подхватывало баранов, они с отчаянным блеянием поворачивались и, как заправские пловцы, выгребались обратно на берег.

Ошрахун вскочил на коня. Дико крикнув, он нагнулся, запустил пятерню в густую шерсть овцы и рывком вскинул ее поперек седла. Довез овцу до середины, бросил в воду и погнал дальше камчой. Течение вынесло панически блеющую «живую консерьву» на левый берег.

Орусбай бросился к ней, чтобы привязать. И в этот момент овца увидела на противоположном берегу своих товарищей. Горцев, чертыхаясь, гнал их в реку. Не долго раздумывая, овца кинулась в воду и поплыла обратно.

Несмотря на свой собственный довольно плачевный вид, мы хохотали до упаду. В конце концов Горцев связал всех пятерых длинным ременным арканом и скопом потащил в воду. Ошрахун и Акимхан толкали наше стадо сзади, и, наконец, бараны очутились где следует.

— Вот этого прохвоста первого на жаркое, — вытирая пот, указывал Горцев на одного барана, который дрожал и встряхивался. — Главный трус и всех с толку сбил, язви его мухи!

— По коням! — закричал Сухорецкий.