Юозас Пожера - Нет у меня другой печали

Сижу под кустом, поджидаю птиц, а сам почему-то вспоминаю мертвые деревни, которые время от времени попадаются на нашем пути. Издали такая деревня выглядит совсем обычно — стоят на берегу несколько десятков изб с побеленными ставнями, в снегу чернеют днища лодок. Только ни один дымок не вьется над всей деревней. Это замечаешь уже позже, а вначале ждешь, что вот сейчас высыпет на берег народ и будет приветствовать первое в этом году судно. Но никто не выбегает, не машет, не приветствует… Избы стоят пустые. Когда проходишь по такой деревне, замечаешь, что время уже начало свою разрушительную работу — оконные рамы смотрят пустыми глазницами, двери отошли, а кое-где и совсем сорвались с петель… Глухая тайга наступает со всех сторон на осиротевшие дома, теснит к реке. И начинает казаться, что у Людей просто не хватило сил бороться с суровой природой, что они капитулировали перед стеной леса, которому нет конца-края, который тянется во все стороны на десятки, на сотни километров. Дело тут, однако, не в тайге. На наши вопросы капитан отвечает спокойно:

— Разъехались по домам. Как получили разрешение, сразу всё тут бросили и вернулись на родину.

Все легко объясняется. Восстановлена социалистическая законность, люди разбрелись по родным местам, и хотя на карте деревни значатся по-прежнему, на самом деле уже больше десяти лет тут нету ни живой души.

Правда, в одной такой деревне мы вдруг заметили дымок над трубой. Оказалось, что там заночевали охотники. Когда мы проплывали мимо, они вышли из избушки и принялись, приветствуя нас, палить из двустволок.

Птицы всё не показываются. Наконец слышу, как чьи-то сильные крылья рассекают воздух над самой моей головой. Гусь. Но не успеваю я вскинуть ружье, как он плюхается в реку. Ледяные торосы скрывают его от меня. Я ползу на животе к берегу, осторожно выглядываю из-за края вздыбленной льдины. Гусь плавает, так что дробью его не возьмешь. Я замечаю, что он все вертит головой, будто надеется увидеть кого-то. Потом он начинает кричать — тоскливо, печально. Кричит, кричит, зовет… Никто не откликается. А он продолжает кричать. Я подымаюсь во весь рост. Гусь на минуту смолкает, смотрит на меня. Нет, я не тот, кто ему нужен. Он отворачивается и опять полным отчаяния голосом зовет кого-то. Ну, будь здоров, гусь. Желаю тебе найти того, кого ты потерял в пути. Я бреду обратно под свой куст.

Через полчаса доносится сирена «Каунаса». Это созывают охотников. Я подбираю свою добычу — двух пестрых, еще не слинявших франтов селезней — и продираюсь сквозь заросли к берегу.

— Идем дальше, — говорит капитан. — Только что был на связи с Филатовым — разрешил двигаться.

Филатов — капитан-наставник. Он руководит всем караваном судов, направляющихся в Туру. По данным авиаразведки, чистой воды впереди немного, дальше сплошные, еще не потревоженные весенним теплом льды. Однако Филатов все-таки разрешил потихоньку двигаться — в том месте, где мы остановились, лед почти сошел. Мы идем первыми, а Филатов с остальным караваном — всего под его началом пятнадцать судов — остался пока выше.

Отчаливаем.

Поворачиваемся носом по течению, точно на север.

В дверь каюты стучит Ирина Алексеевна:

— Идите завтракать!

В кубрике тепло и уютно. Едим тушеную картошку с утятиной, с наслаждением грызем и обсасываем косточки. Мне кажется, что это не завтрак, а ужин, не поймешь ведь — утро теперь или вечер, все перепуталось. Белые ночи…

Взбираюсь на капитанский мостик, оглядываю медленно отступающий назад берег. Бессонная ночь дает себя знать — голова отяжелела, слипаются глаза. А тут еще начинает идти снег. Все гуще, гуще, так что уже не видно ни берегов, ни воды впереди. В самом конце мая рождественский снег…

Капитан включает локатор.

Я спускаюсь в каюту, расстилаю постель. Не все ли равно, когда спать? Тем более что природа отменила ночи. Дивный напиток эти белые ночи. Отведаешь один раз и не забудешь уже всю жизнь. Белые ночи переворачивают душу, манят, обещают раскрыть все тайны… Белые северные ночи…

Нигде, пожалуй, не приходилось мне наблюдать таких резких перемен погоды, как здесь, в низовьях Енисея. Позавчера термометр стоял на нуле, валил густой снег; вчера прошел дождик, настоящий грибной дождик — такие бывают у нас в Литве в конце лета; а сегодня небо чистенькое, голубенькое, будто его вымели хорошенько, ни облачка, ни ветерка, термометр в тени показывает двадцать пять градусов тепла. Не верится, да и только.