Юозас Пожера - Нет у меня другой печали

Возможно, такие мысли не приходили бы нам в голову, если бы не белые ночи. Белые ночи да еще крик возвращающихся к своим гнездам птиц… Чем дальше на север мы плывем, тем светлее ночи. А сегодня, кажется, и вовсе не собирается темнеть, хотя часы — закоренелый консерватор — указывают полночь. На самом деле нет никакой ночи, никакой полночи. Я сижу под открытым иллюминатором и, не зажигая света, читаю. На часах уже половина первого. Я читаю рассказ Пристли «В другом месте». Сейчас я готов поверить в любую чертовщину, в любую мистику. Белой ночью можно поверить во что угодно. Белой ночью все кажется возможным. Невозможно только уснуть. А природа спит — наверно, по привычке, оставшейся с зимы. Угомонился, стих ветер; недвижно, словно застывшие, стоят деревья; дремлет набухшая река — на воде ни волн, ни ряби. А человек не может уснуть. И птицы тоже не спят. Летят и летят на север большие стаи и малые. Иные летят высоко, а иные над самой рекой, едва не касаясь крыльями воды.

Причаливаем к огромному острову. «Каунас» останавливается, уткнувшись острым носом в отвесный берег. Ребята накручивают стальной трос на ствол толщенного дерева. Мыс, выступающий в реку, защищает нас от идущих сверху льдин.

Я подымаюсь на капитанский мостик и нахожу здесь Сербаева. Видно, и капитану не спится. Всех мучает эта белая бессонница. Мы стоим, облокотившись на поручни, смотрим на пролетающие косяки гусей и уток и молчим. Кажется, что слова могут расколоть тишину, разбудить все вокруг. Но, может быть, капитану совсем и не жалко этой белой тишины, потому что он вдруг говорит:

— Не пришлось мне побывать в Литве. Сколько лет собираюсь, да все никак не соберусь… А хотелось бы поглядеть на Каунас… Настоящий Каунас…

Говорит он тихо, будто бы самому себе. И я не отвечаю.

— Что за город такой? — продолжает он неторопливо. — А может, и не стоит туда ездить?!

Тут уж я не выдерживаю:

— Да хотя бы ради одного Чюрлениса стоит съездить.

— Да… Я слышал…. — откликается капитан.

В самом деле, думаю я, почему бы команде «Каунаса» не завязать дружбу с моим родным городом? Почему бы не погостить у нас и капитану, и всем остальным? А правильнее будет, если сам город пригласит к себе тех, кто под его именем меряет тысячекилометровые сибирские реки. Пусть возьмется за это какое-нибудь предприятие, школа. Тут важен первый шаг. Я вспоминаю, что несколько дней назад капитан тоже заводил разговор о дружбе. Значит, он уже давно вынашивает эту мысль.

— Хотелось бы пригласить кого-нибудь из каунасцев, — говорит Сербаев. — Покатали бы по всему Енисею, до самой Дудинки. Ведь и им, наверно, интересно…

— Еще бы, — говорю я, а сам думаю, что приеду домой и поговорю с кем-нибудь из каунасских градоправителей. Они наверняка поддержат. Дружба нужна всем, всем ее не хватает. Не знаю уж почему… Вот буду писать о нашей поездке, обязательно вставлю в очерк адрес: Красноярск, Енисейское пароходство, капитану теплохода «Каунас» В. Г. Сербаеву. Пусть мои земляки напишут ребятам несколько теплых слов. Осенью, когда тяжелые льды возьмут Енисей в плен, когда все суда будут отдыхать в гаванях, команда вдруг получит весточку из далекого, совершенно незнакомого края. И людям будет приятно. Потому что никогда никому еще не мешало дружеское слово. Дружба нужна людям, нужна народам. И вдруг мне посчастливится завязать узел большой человеческой дружбы.

— Пойду, пожалуй, поохочусь, — говорю я.

Сербаев остается стоять на мостике. Перегнувшись через поручни, он глядит на мутную енисейскую воду.

Мы охотимся на каждой стоянке и после лакомимся утятиной.

Кривые стебли лозняка подступают к самой воде. Сквозь заросли приходится продираться силой, загораживая лицо от колючих ветвей. Ноги вязнут в снегу. Рыхлый, обмякший, он уже не держит, и я иногда проваливаюсь по пояс. В некоторых местах кусты примяты, будто по ним прошелся какой-то великан. Это работа ледоходов — и нынешнего, и прошлогоднего, и позапрошлогоднего. Работа десятилетий. Вот и теперь кое-где разбросаны громадные льдины. А настоящий паводок еще впереди. Вода подымется и унесет эти ледяные горы. Весь этот остров будет залит водой. В этих местах воды Енисея подымаются метров на тридцать. Капитан заранее беспокоится — что, если вода сразу вдруг прибудет и понесет глыбы льда, наваленные по берегам. Куда тогда прятаться?

Облюбовав небольшую полянку, надеваю маскировочный плащ и усаживаюсь под кустом. Жду. Птицы летят на север, чтобы вывести там птенцов, продлить свой род. К сожалению, далеко не все достигнут родных гнездовий. В Сибири не запрещена весенняя охота на птиц. Наша повариха Ирина Алексеевна говорит, что все утки, которых мы ей приносим, оказываются с яичками. Постараюсь стрелять селезней, чтобы хоть этим уменьшить зло. В воздухе селезня нетрудно отличить от утки — он всегда летит позади своей избранницы.