Роман Устинов - Автостопом по социализму, или Свобода по талонам

Получив достаточный спортивный заряд и распрощавшись с атлетами, я направился обратно к центру города. Пора было задумываться о ночлеге, но искать платную касу как-то не хотелось.

И тут я встретил Хоэля.

– Амиго, – обратился он ко мне с улыбкой и обычным присвистыванием, которым сопровождают кубинцы свои обращения ко всем: знакомым и не знакомым, к молодым и старым, соседям и иностранцам, уважаемым и не очень. – Ай спик инглиш.

– Неплохо. Ответил я. Мы можем с тобой разговаривать на инглиш, если ты хочешь.

Представившись и объяснив, что он занимается инглишом уже два года, Хоэль замолчал. На этом его познания в английском закончились.

– Слушай, амиго, наверное твой инглиш не так хорош, – я улыбнулся.

– А твой весьма неплох. Ты не поможешь сделать мне домашнее задание по английскому? – обратился он ко мне уже на испанском.

– Охотно, – согласился я.

Оказалось, Хоэль посещал курсы английского уже года два и даже был неплохим учеником в группе, однако же, выучил за это время совсем чуть-чуть. Поняв, что я немного понимаю испанский, он перешел на свой родной язык и стал болтать без умолку: всю дорогу до своего дома он рассказывал про мучач, про курсы английского, про свою работу учителем физкультуры в школе.

Хоэль занимал микроскопическую клетушку без обоев, линолеума, полов и других элементов похожести на квартиру недалеко от центра города. Внутренний двор с многочисленными детьми и животными, добрые соседи, несклонные к стукачеству, отсутствие естественного освещения по причине зажатости маленького полужилого здания другими строениями – все это делало дом Хоэля больше похожей на бетонную собачью будку. За водой – живя в городе – он ходил к соседям, прихожая превращалась в кухню, а туалет визуально отгораживался от основной площади первого этажа кирпичной стенкой. Вместо окон на втором этаже зиял проем, закрываемый деревянными рейками, а лестница первого этажа, начинающаяся от условного кухонного стола, заканчивалась кроватью на этаже втором. И на кровать нужно было забираться, переступая с одной деревянной сваи на другую, криво положенные одну на другую, которые-то – вместе с лестницей – и создавали впечатление, что в этом замкнутом пространстве существует не один, а два этажа, второй из которых был больше похож на антресоль или чердак.

Все девять квадратных метров жилой площади были завалены старыми драными кроссовками и ботинками, бог весть откуда притащенными Хоэлем в свое скромное жилище.

Привыкнув уже к бедноте кубинского пролетариата, я опять был слегка удивлен, что в черте города можно встретить такое, слабо похожее на жилище, сооружение, и в котором кто-то живет. Однако на жизнь мой новый друг не жаловался, наоборот, радовался тому, что живет отдельно от родителей.

Хоэль угостил меня простой едой, преимущественно суррогатной: соевый йогурт, порошковое молоко и традиционная фасоль с рисом. Многие кубинцы, живущие в городе, молоко покупают только в порошке: настоящее, в упаковках продается за инвалютные песо и стоит больше доллара за литр. На порошковом же молоке варят каши, его добавляют в кофе и многие особо не задумываются, что молоко может быть жидким, а не сыпучим. Белые полиэтиленовые полулитровые пакеты содержат в себе непонятную консистенцию, называются «Soya Yogurt» – и тоже составляют часть рациона городских кубинцев. И если в цивилизованных странах о добавлении сои в продукты производители стараются умалчивать, то на Кубе этот ингредиент не считается постыдным и изготовители гордыми буквами выводят на упаковке название «Soya Yogurt».

За трапезой совместными усилиями было рождено домашнее сочинение по английскому языку, и Хоэль был безумно рад.

– Слушай, я все равно ничего не понимаю, – все с той же кубинской беззастенчивостью заявил мой новый приятель. – Пошли вместе со мной на занятия, поможешь мне.

– Пошли, конечно, – согласился я.

На занятиях по английскому языку помимо меня и моего друга присутствовало полдюжины учеников и учитель. Ученики – большинством своим старше меня – английский либо не знали, либо тщательно это скрывали.

Учитель же – человек весьма умудренный, увидев нового иностранного студента, быстро смекнул, в чем дело, и попросил меня об одном: не давать ребятам списывать. Впрочем, я, пришедший на занятие с одной целью: помогать и давать списывать, обещать этого не мог и просто стал беседовал с учителем. Ученики, по всей вероятности, впервые видевшие то, чему они учились так давно, но практического применения не находили, слушали нас с открытыми ртами, вряд ли понимая хотя бы части нашей беседы. Казалось, они и не думали, что то, чем они занимались так долго, может быть хоть как-то полезным в жизни: обучение носило характер скорей не обучательный, а времяпрепроводительный.