Геннадий Дмитриев - Я был капитаном Фицроем

С «Габриэлы» спустили шлюпку, и Фицрой отправился на берег, к губернатору, добиться разрешения подойти к причалу и провести несколько дней на острове, пока не закончится шторм. Он прикинул, какую сумму придется ему заплатить, и надеялся, что губернатор не проявит излишней жадности, и сумма, предложенная Фицроем, если и будет превышена, но не более, чем в два раза. Каково же было его удивление, когда в губернаторе он узнал спасенного им капитана Жака де Ладье. Тот был искренне рад видеть своего спасителя и отказался брать с него какую-либо плату за стоянку и пребывание на острове.

Первым делом Фицрой занялся устройством Мари, он попросил Жака позаботиться о ней, объяснив, что именно благодаря этой девушке ему удалось избежать петли. Де Ладье, на правах губернатора, обещал устроить жизнь Мари как можно лучше, уяснив, что девушка обладает знанием французского, знакома с делопроизводством, поскольку в ее обязанности входило разбирать бумаги леди Инессы, он предложил ей должность своего секретаря. Когда прежний губернатор острова, по причине болезни и преклонного возраста покинул свой пост и отправился во Францию, секретарь уехал вместе с ним, и де Ладье вынужден был сам заниматься делопроизводством, не имея достаточного опыта подобной работы. Он был рад доверить этот нудный, но необходимый труд, такой милой, приятной и обходительной девушке, предоставив ей жилье в своей резиденции.

Я уже перестал ставить числа в своем дневнике, ощущение времени терялось, записи стали бестолковыми, почерк неровным и неразборчивым, скоро я совсем не смогу писать. Если нечего не изменится, то скоро я превращусь в бессловесное животное, окончательно потеряв человеческий облик.

Но что-то произошло. Однажды, вместо угрюмого профессора с козлиной бородкой вошла симпатичная миловидная молодая женщина.

— Я Ваш новый лечащий врач, зовут меня Мария Петровна. Я отменяю назначения профессора, Вам больше не будут колоть те препараты, но если кто спросит, отвечайте, что по-прежнему продолжаете их принимать.

В ответ я только кивнул, ничего сказать я уже не мог. С тех пор все изменилось, сознание стало проясняться, я вспомнил свое имя, всех членов экипажа и все, что произошло в том полете, я записал всё, начиная от взлета до того как нас сбили. Я спросил Марию Петровну, не известна ли ей судьба моих друзей, тех, что покинули самолет раньше меня?

— Ваши друзья живы, с ними всё в порядке, они дома, со своими семьями, с военной службы они уволились, а вот сержант Ваш, стрелок-радист, Николай Зинченко — звезда телеэкрана. Его постоянно приглашают на все передачи, где он рассказывает, что самолет Ваш был сбит российскими средствами ПВО.

— Интересно, как это ему удалось определить? Установить принадлежность ракеты, сбившей самолет, могут только эксперты, но никак не стрелок-радист, что летел в этом самолете и покинул его еще попадания ракеты.

— Это не имеет значения, телевизионщиков это не волнует, им нужна картинка для толпы, хотя российские эксперты и установили, что ракета была украинской, власти Украины и западные СМИ продолжают утверждать, что это именно Россия сбила украинский военный самолет. Америке нужен был повод для войны НАТО против России, и хотя вышла промашка, повод не состоялся, но никто не хочет признать правду, продолжают искать российский след. Скоро к Вам придут представители то ли властей, то ли СМИ, не знаю, но придут обязательно. Я скажу Вам, что нужно говорить, если Вы скажете не то, чего от Вас ждут, то никогда отсюда не выйдете.

— Мне нужно подтвердить то, что говорит мой сержант?

— Что-то в этом духе, я пока еще не знаю, что они захотят услышать от Вас, но я буду это знать.

— Но я же не могу говорить такую чушь, это будет просто смешно, я ведь не сержант, мне не простительна глупость, которая позволена ему.

— Надеюсь, это будет нечто другое, но смысл прежний, никто не хочет признать, что украинские военные преднамеренно сбили свой самолет.

Несмотря на то, что мне ничего больше ни кололи, лечение мое продолжалось, Мария Петровна подолгу беседовала со мной, и раздвоение реальности постепенно уходило из моего сознания. Жизнь прошлая, далекая, уже не переплеталась с нынешней, хотя я четко ощущал реальность и той и этой жизни. Постепенно прошлая жизнь стала тускнеть, блекнуть, воспоминания о ней становились туманными, размытыми, я стал путать имена и даты, и тогда я решил записать все, что произошло со мной, вернее с капитаном Джеймсом Фицроем, много столетий назад. Но это был не дневник, я писал уже не от первого лица, а смотрел на события того времени как бы со стороны, возможно, я перепутал некоторые имена, но это не историческое повествование и оно не претендует на точность. Для чего я начал писать все это? Сам не знаю, не надеюсь, что когда-нибудь мои записки будут опубликованы, да и кому они интересны? Писал для того, чтобы разобраться в себе.