Геннадий Дмитриев - Я был капитаном Фицроем

Одна из важных работ Ленина, которую нам не раз приходилось изучать и конспектировать — это «Великий почин», большая статья, написанная по поводу инициативы железнодорожных рабочих, вышедших в неурочное время для ремонта паровозов. Ленин в этой работе писал, что социализм — это высшая производительность труда, основанная на сознательном отношении рабочих к труду . И никто из нас никогда не задумался, что здесь, в этой фразе, в этой работе, Ленин фактически отказался от материализма, утверждая, что именно сознательной отношение к труду обеспечит его высшую, по сравнению с капитализмом, производительность.

Вся идеология марксизма-ленинизма, основанная, якобы, на материализме, была весьма далека от него, да и в самом моральном кодексе строителя коммунизма читалось учение Христа. На первом месте было духовное развитие человека, духовные ценности провозглашались выше материальных, но духовное развитие вступало в противоречие с атеизмом и материализмом. Мы тогда еще не понимали этого, но чувствовали, что-то не так, чего-то не хватало в нашей идеологии, может быть Бога? Но идеология Запада, которая начиналась со слова Бог, являлась по сути своей материализмом, и там тоже чего-то не хватало.

Наши диссиденты, отвергнувшие марксистскую идеологию и разочаровавшиеся в идеологии либеральной, так и не смогли выработать свою, такую, что была бы адекватна жизни и позволила бы построить общество социальной справедливости, тяга к которому заложена в душе русского народа, ведь и диссиденты, не принимающие марксизм, тоже были заложниками основного вопроса философии.

Спор о том, что было раньше яйцо или курица, воспринимается в качестве шутки, но ведь спор о первичности материи или сознания ничуть не лучше. Мы, живущие в трехмерном мире, воспринимая серьезно основной вопрос философии, строим эту самую философию на плоскости, а не в пространстве, и в материализме, в марксистской философии, и в идеализме, в философии либеральной не хватает третьего измерения. Не хватает того, что знали наши далекие предки, язычники, которые воспринимали мир как явь, навь и правь, или, как говорят сейчас, материю, информацию и меру.

Мы идем к стоянке, где ждет нас бомбардировщик, давно не видевший неба, впрочем, как и его экипаж. Нас пятеро: я, капитан Фирсов, командир этого музейного экспоната; штурман, Борис Семенович Иванов, или просто Семеныч, мы уже давно летаем в одном экипаже, точнее сказать летали, еще тогда, при Советском Союзе; бортмеханик, Иван Петрович Васильев, он тоже из нас, из советских офицеров, из нашего старого экипажа; помощник командира, или, как называют в военной авиации эту должность, правый пилот (в гражданской авиации его называют вторым пилотом), Володя Татаренко, этот окончил летное училище уже во времена «незалежной», назначен к нам в экипаж, но летать вместе до сих пор не приходилось, еще бортстрелок, Коля Зинченко, сержант срочной службы, он уже из того поколения, что начало обучение в украинской школе, их учили другой истории, его ничуть не смущает то, что условный противник в нашей игре — Россия. Вообще-то, должен был бы быть еще один член экипажа, в задней кабине всегда летали два человека — бортрадист и командир огня, то есть, стрелок, но при нынешней ситуации отцы-командиры решили, что это уже лишнее, потому экипаж наш оказался в несколько сокращенном составе.

Мы идем по бетонке, идем молча, все хмурые, кроме сержанта Коли, тот просто сияет, еще бы, первый раз в жизни ему придется подняться в небо, так и рвется в бой. Вот и наш самолет, техник докладывает о готовности машины к полету, давно, давно не слышал я этого доклада. Техник из старых, из наших советских, я ему доверяю, но, как положено, обхожу самолет, выполняю предполетный осмотр. Так требует инструкция, но это нечто большее, чем выполнение пункта инструкции, это своеобразный ритуал, нужно поздороваться со своей машиной, коснуться рукой металла, побеседовать с ней мысленно, установить контакт. Летчик и самолет — это одно целое, одно существо, техника в авиации называется материальной частью, сам металл еще не самолет, это лишь его материальная составляющая, и только вместе с экипажем, который поднимает его в воздух, его душой, он становится самолетом. Мы надеваем парашюты и занимаем свои места, готовимся к запуску двигателей.

Из кабины штурмана доносится ворчание Семеныча, настраивающего навигационное оборудование: