Юрий Симченко - Тундра не любит слабых

Тут один мужик санки пригнал; сели мы, на факторию поехали. Там этот мужик поговорил с Нгадей, и парнишка отошел. Поправился. Я уверен, что это точно гипноз был. Парнишку убедили, что он спасен, вот и выздоровел. А после этого дела у нас веселей пошли. Тот мужик свою девочку привез, еще кое-кто детей отдал. На следующий год школу расширять пришлось.

— Вот так. Хочешь смейся, хочешь нет, а я верю, что старики нганасанские совсем все иначе видят, чем мы. Самые старые умерли, конечно, а некоторые до сих пор одни камни живыми считают, другие — мертвыми или как-нибудь еще. Молодежь ихняя тоже вот часто понять не хочет, что у стариков совсем иначе мозги повернуты. Посмеиваются над ними. А зря.

— А что с шаманом стало? — перебил я Матвеича.

— Да ничего. Излупили его свои же крепко, чтобы воду не мутил, и прогнали в вадеевское племя. И там он не прижился. Отдельно кочевал, а потом умер. А ребят ты знаешь. Нгадя сейчас — бригадир, рыбачит, остальные в Усть-Аваме. У них у самих уже ребят полно. Старичок тот, который камень салом мазал, до сих пор жив. Ты его тоже знаешь — это Мухунда. Вот и все.

Матвеич, кряхтя, поднялся с лавки, окунул несколько раз разопревшее лицо в шайку, а затем пошуровал в топке. Когда он вернулся и опять взялся за ковш, я решил, что жизнь дороже, и кинулся из парилки.

— Чай пить приходи, — гаркнул вслед Матвеич.

В бане было уже человек пять, терпеливо дожидавшихся, когда Матвеич угомонится.

— Прямо саламандра, а не человек — в огне не горит, — восхищался хромой сельхозинспектор. — Баню накалил, как парную, а парную — как паровозную топку, и хоть бы что.

Я оделся и вышел на улицу. Ветерок с Хеты приятно освежал. На реке тарахтели моторки. С барж, пришвартованных около больницы, доносились голоса — разгружали уголь на зиму, солярку, разные ящики.

— Юрий Борисович, — окликнул меня начальник районного отделения милиции. — Куда направляетесь?

— На аэродром, — ответил я.

— Ну, пойдемте вместе, мне туда же надо.

Мы шли на аэродром, начальник отделения жаловался, как здесь тяжело живется милиционерам. Хоть в лепешку разбейся — никак не отличишься. Воровства, бандитизма или хулиганства здесь нет. Даже какого-нибудь захудаленького взлома не обнаружишь — замки отсутствуют. Запираются здесь только магазины и склады. Ключ от складского замка давно потерян, и в помещение проникают, отодвигая доски в стене. Непорядок, конечно, а хищений нет. Прямо беда для милиции. И штаты здесь смехотворные. Начальник отделения — подполковник, один старшина и два сержанта: нганасан и долган. А территория района солидная. Чуть поменьше Франции. На целую Францию — четыре блюстителя порядка, которым нечего делать. Трагическое положение. Сейчас, правда, у милиционеров есть занятие — разгрузка каравана.

Рассуждения моего приятеля перебил подошедший к нам парнишка, сын Юнто.

— Зайдите к отцу, — сказал он мне, — отец вас в гости ждет.

— Где стоит твой старик-то? — спросил я парня.

— Да как всегда, — застеснялся он. — Рядом с колхозным домом чум поставил. Там с матерью и живут. Говорят, жарко очень в доме. Дышать трудно. А мы с братом — в доме. Нам не жарко. Теперь с утра друг к другу в гости ходим. Они к нам — в дом, а мы к ним — в чум.

— Зайду, — пообещал я.

К Юнто надо было идти по берегу ручья, впадающего в Хету. Я прошел через мостик и свернул на аэродром. Здесь были заросли помятой ромашки, алых цветов, известных под названием «жарки», и пятачки земли, заросшей болотной пушицей. Я брел по колено в цветах, не смотря под ноги, пытаясь зажечь спичку и прикурить. Внезапно споткнувшись, выронил спички. Нагнулся, поискал их и увидел необычный пень. Ковырнув пальцем «кору», я убедился, что она какая-то каменная. Усевшись перед пнем, некоторое время созерцал, пока не понял, что это клык мамонта. Здесь кости мамонта — обычная вещь.

Мамонтовая кость великолепно режется ножом, если ее размочить в воде. Нганасаны, например, так и делают. Сначала размачивают бивень, а потом вырезают, что нужно, и покрывают поверхность вещи простым орнаментом. Из кости делается большая часть нащечников и надбровников в оленьей упряжке, наконечники хореев — ловсейки — и другие вещи.

Я встал и пошел к Юнто. После чаепития и обычных разговоров о новостях я сказал ему о своей находке. Мы взяли лопату и вместе с ним отправились смотреть кость. Могло оказаться, что здесь просто валяется бивень.

Не доходя до места, где торчал бивень, Юнто увидел второй бивень.