Василий Боткин - Письма об Испании

Наварро, конечно, был уже предуведомлен. Недалеко от Кордовы пригласил англичан хозяин выйти из галеры, подвел их к небольшому дому, одиноко стоявшему в стороне, и, оставя их тут, отправился с своей галерой. Наварро очень вежливо встретил джентльменов, пригласил их к обеду, напоил хорошим вином и решительно очаровал их своим разговором. Когда стали они прощаться, Наварро попросил их немного повременить и, вынув из стола бумагу, предложил им подписать ее. Англичане сначала не поняли, в чем дело, но, увидев потом, что это был вексель на значительную сумму, адресованный к их банкиру в Севилье, с требованием немедленно заплатить по нем подателю его, они рассердились и вздумали угрозами запугать разбойника. Наварро свистнул: в дверях показались человек десять вооруженных. «Мне было бы очень жаль, caballeros, — продолжал Наварро, нисколько не изменяя своего вежливого и спокойного тона, — если бы с вами случились здесь неприятности; я вас прошу исполнить мое желание, а то, я боюсь, мои люди будут вами недовольны». Англичане, разумеется, подписали и отправились пешком в Кордову. Наварро несколько минут провожал их и потом вежливо откланялся, сказав им, что он надеется на их молчание, если они дорожат своею жизнию. В той же галере англичане благополучно воротились в Севилью, где еще за два дня до их приезда вексель их был представлен банкиру и деньги по нем заплачены. Вскоре после этого происшествия Наварро попался в руки guardia civil и был расстрелян. Шайка его разделилась на две партии: одна скоро была переловлена, но другая, под предводительством Капаротта, любимца Наварро, долго держалась в горах Андалузии. Любопытно как образчик испанских нравов письмо из Лючены, около которой находилась эта шайка, напечатанное в мадритском журнале «Eco de la revolución»:

«Несмотря на шайку разбойников, бродящую по провинции, город наш пользуется привилегией) совершенной безопасности, потому что многие из шайки принадлежат к его жителям. Приходят ли они в город, уходят ли, никто не говорит о их делах, не мешается в них, если даже они приводят с собой пленного путешественника. Начальник их ездит, когда захочет, в свою деревню, где спокойно отдыхает, тревожимый только посылаемыми к нему с просьбами о покровительстве или пощаде. Сборное место шайки между Люченой и Пуэрте в сен-мигельских горах. Случается, что они в продолжение двух недель варят себе пищу в одном месте и в совершенной безопасности, охраняемые своими часовыми, расставленными на самых высоких местах. Когда посылают солдат их преследовать, разбойники всегда скрываются, проходя горными тропинками, известными только им одним, да, кроме того, они всегда заранее извещены о преследовании».

Для рассеяния шайки генерал-капитан Кордовы прибегнул, наконец, к следующему средству: в кордованской тюрьме содержался один молодой человек, осужденный на смерть за какое-то убийство из мщения. Ему обещали жизнь и свободу, если он доставит Капаротто живого или мертвого. Молодой человек, разумеется, принял предложение. Он отправился в горы, вступил в шайку, несколько времени участвовал с нею в грабежах и приобрел доверенность Капаротты. Наконец случилось, что они остались с ним вдвоем; время было после обеда, и Капаротто лег спать. Молодой человек воспользовался этим случаем: заколол его, отрезал ему голову и в винном кожаном мешке принес ее в Кордову. За это получил он не только свободу, но еще и денежное награждение. Лишенная своего атамана, шайка сама собою рассеялась.

Я хотел уже кончить это письмо, как вспомнил, что я еще не сказал вам о самом лучшем украшении Малаги — о ее женщинах, составляющих вместе с гадитанками (женщинами Кадиса) аристократию женщин Андалузии, которую народная пословица истинно недаром зовет «страною красивых лошадей и красивых женщин — el país de buenos caballos y buenas mozas». Но, как я уже говорил вам, здешняя красота вовсе не походит на ту условную красоту, которую признают только в греческом профиле и правильных чертах. Совершенно противоположна античному и европейскому типу красота андалузских женщин: они не имеют того величавого и несколько массивного вида, каким отличаются итальянки; все они очень небольшого роста, гибкие и вьющиеся, как змейки, и более приближаются к восточной, нубийской породе, нежели к европейской. Но самая главная особенность андалузской женской породы состоит в совершенной оригинальной грации, в этом неопределимом нечто, которое андалузцы называют своим многозначительным словом sal — солью, и вследствие этого женщин — sal del mundo, солью мира. Под этим словом андалузец разумеет все, что делает женщину привлекательною, помимо ее красоты, — ее остроумие, ловкость ее походки, несколько удалую грацию ее движений, скромную, наивную и вместе вызывающую, которую имеют только женщины Кадиса и Малаги. Отсюда слово salero, которое в Андалузии слышится беспрестанно между простонародьем; даже простой народ здесь до такой степени любит эту женскую, если можно сказать, замысловатую грацию, так чувствителен к ней, что если по улице идет молодая женщина, которой походка отличается этою особенною, андалузскою ловкостию, то со всех сторон слышится ей вслед: ¡qué salero! ¡qué salero! Отсюда выражение cuerpo salado (соленое тело), doña salada (соленая женщина) и проч.