Василий Боткин - Письма об Испании

Интересно мнение Белинского как редактора «Писем об Испании». В течение 1847 г. он их хвалит неоднократно. Однако за несколько дней до выхода номера с первым письмом, 26 февраля, великий русский критик, занимавшийся корректурой, делает своему другу замечания технического порядка: «Сколько раз говорил я с тобою о твоих письмах из Испании — и не могу понять, как мог я забыть сказать тебе то, о чем так долго собирался говорить с тобою! Это о неуместности фраз на испанском языке — что отзывается претензиею. Мне кажется, что в следующих статьях ты бы хорошо сделал, выкинув эти фразы. Но еще за это тебя бранить не за что, а вот за что я проклинал тебя: эти фразы, равно как и все испанские слова, ты должен был не написать, а нарисовать, так чтобы не было ни малейшей возможности опечатки, а ты их нацарапал, и если увидишь, что от них равно откажутся и в Мадриде, и в Марокко, или равно признают их своими и там и сям, то пеняй на себя. А я помучился за корректурою твоей статьи довольно, чтобы проклясть и тебя и испанский язык, глаза даже ломом ломили…» [244]. Почерк Боткина, действительно, трудно читать: мы с трудом могли разобрать его письма: Поэтому опасения Белинского справедливы — в печатном тексте «Писем» (особенно в письме I) попадаются изуродованные испанские слова: donativas (вместо donativos), gubierno (вместо gobierno), castillana (вместо castellana), fusos (вместо fresas). Однако такая грамматическая ошибка, как castellano a los derechos (вместо de los derechos), исходит, конечно, от автора, а не от редактора.

В какой степени Боткин владел испанским языком? Его русские друзья (Белинский, Дружинин) думали, что он хорошо знал этот язык. Однако Хуан Валера предпочел говорить с ним по-французски в 1857 г., а по поводу его испанского отозвался иронически. Василий Петрович выучился испанскому языку еще до поездки в Испанию: «Addio — или нет — я теперь стараюсь все говорить по-испански, — и потому adiós», — сообщает он брату Николаю в упомянутом выше письме. Боткин уверяет, что вскоре по приезде в Мадрид он не понял смысла одного слова в особом выражении [245]. В Севилье Боткин с трудом понял андалузцев, но понимал кастильцев. На пароходе по пути в Танжер он говорит по-испански с пассажирами. Во всяком случае в книге русские переводы некоторых испанских народных выражений часто удачны [246].

Боткин отчасти учел совет Белинского: в следующих письмах меньше испанских фраз, чем в первом [247]. А в общем-то у него была явная наклонность к усвоению языка и нравов стран, которые он посещал. Анненков, ссылаясь на И. И. Панаева, видевшего Боткина в Париже, записал в своих мемуарах, что Василий Петрович «усиленно старался офранцузить себя в языке, образе жизни, нравах» [248]. Тургенев писал князю В. А. Черкасскому 9 июля 1858 г.: «Вы спрашиваете меня о Боткине, я его оставил в Лондоне уже почти совсем превратившегося в англичанина: носит пестрый пиджак, в 6 часов ездит по Rotten Row верхом, подпрыгивая на рыси, — и превосходно сквозь зубы выговаривает — Oh yes!» [249]. Наконец, Герцен в письме к московским друзьям от 2 февраля 1851 г. называет Василия Петровича «маросейским андалузцем» [250].

Цензура очень строго отнеслась к первому письму Боткина об Испании, о чем Белинский с возмущением писал автору 26 февраля 1847 г.: «Скажу тебе пренеприятную вещь: статью твою Куторга порядочно поцарапал — говорит: политика. Действительно у тебя много вышло резко, особенно эпитеты, прилагаемые тобою к испанскому правительству, — терпимость на этот раз изменила тебе. Вот тут и пиши! Впрочем, Некр‹асов› говорит, что выкинуто строк 30, но ты понимаешь, каких. Не знаю, как это известие подействует на тебя, но знаю, что если ты и огорчишься, то не больше меня: я до сих пор не могу привыкнуть к этой отеческой расправе, которую испытываю чуть не ежедневно» [251].

А десять дней спустя, 8 марта 1847 г., Белинский добавляет: «Мне пришла в голову благая мысль, которую и спешу сообщить тебе, любезный Боткин. Все, что вымарано варваром Куторгою из статьи твоей, ты можешь вставить в следующие статьи. Особенно жаль двух мест: о любви и замужестве Христины и о наборе кортесов из бродяг и сволочи. Никитенко обещает отстаивать на том основании, что это история (прошедшее), а не политика» [252].

К сожалению, рукопись «Писем об Испании» пропала, и нам неизвестно, что было вычеркнуто цензурой. В печатном тексте остается единственная фраза: «Свадьба Христины с Муньос еще сильно волнует умы». Королева Мария Христина, вдова Фердинанда VII, вновь вступила в брак с Фердинандом Муньосом, военным весьма скромного происхождения. Несмотря на то, что Мария Христина не была уже регентшей Испании в 1847 г., царский цензор, очевидно, считал, что Боткин унижал достоинство матери Изабеллы II, и видел в намеках на ее личную жизнь оскорбление ее величества, а верный служитель монархической власти не мог этого допустить [253]. Ходатайство А. В. Никитенко, бывшего тогда официальным редактором «Современника», перед Куторгой ничего не дало: «В последнее перед выходом 3 № „Современника“ ценсурное заседание он хотел это сделать, но, как нарочно, почти никто не пришел, а комитет должен состоять из большинства членов» [254].