Михаил Водопьянов - Повесть о первых героях

— Все!

— Рубить канаты!

Быстро перерублены концы, крепившие на палубе строительные материалы и бочки с горючим. Все это должно всплыть на поверхность, когда корабль пойдет ко дну.

Когда стало заливать пассажирскую палубу, Воронин громко скомандовал:

— Все на лед!

Этот приказ повторили десятки голосов.

Последним, как и полагается, тонущее судно покинул капитан.

Но один человек замешкался на верхней палубе. Это был завхоз — комсомолец Борис Могилевич. Он пытался взять с собой еще что-то нужное. Ему кричали со льдины: «Прыгай! Скорее прыгай!», но покатившиеся бочки с бензином сшибли его с ног.

И в ту же секунду высоко поднялась корма парохода, показались руль и винт. Все заволокло густой завесой водяных брызг, снега и пара. Когда завеса рассеялась, «Челюскина» уже не было.

Он погрузился в морскую пучину.

Потерпевшие кораблекрушение превратились в робинзонов, выброшенных на ледяной остров. Многие из них были одеты в ватники, ботинки и сапоги, кое-кто забыл рукавицы, а мороз все крепчал и крепчал. Шмидт достал из кармана список участников экспедиции. Жизнь советских людей на льдине началась с переклички:

— Агапитов!

— Жив, — отвечал молодой кочегар.

— Апокин!

— Здесь!

— …Могилевич!

Никто не отозвался. Люди стояли, опустив головы.

День уже кончился. Белесая тьма окутала все вокруг, когда называлась последняя фамилия:

— Юганов!

— Тут! — пробасил плотник.

Перекличка закончилась. Сто четыре человека окружили своего руководителя.

Митинг длился всего пять минут. Шмидт сказал, что Советское правительство знает о катастрофе. «Челюскин» держал связь с берегом до последней минуты. Радиосвязь будет скоро восстановлена. Продовольствия и теплой одежды выгружено достаточно. Значит, на льду можно жить, пока не придет помощь, а она придет обязательно…

— А теперь — за работу!

Злой ветер трепал и рвал полотнища из рук, но палатки были разбиты. С трудом была установлена радиомачта. Под напором ветра она гнулась, как удочка. Вырастали штабеля ящиков и бочек. Люди трудились в темноте, не замечая холода. На льдине закладывался поселок.

В первую очередь нужна была связь с материком. Радисты, обжигаясь от прикосновения к холодному металлу, голыми руками собрали свою аппаратуру…

Старший радист Эрнест Кренкель, прежде чем передать первую радиограмму, на мгновение задумался: какой поставить адрес? Потом тряхнул головой и отстучал ключом: «Лагерь Шмидта»…

Так родилось название «Лагерь Шмидта», не сходившее два месяца с уст людей всего мира. Каждое утро газеты на всех языках помещали короткие, но всегда бодрые телеграммы с пометкой: «Чукотское море. Лагерь Шмидта»…

Начальник экспедиции ходил по палаткам, подбадривал, успокаивал. Однажды вечером Шмидт пришел в палатку к плотникам. Они — новички в Арктике — и стали поговаривать о том, что надо спасаться пешком по льдинам… ведь до твердой земли только 130 километров! Шмидт долго рассказывал плотникам об участниках прошлых арктических экспедиций, погибших из-за своей неорганизованности.

— Им не на кого было надеяться, — говорил советский исследователь Арктики. — Кто в мире богачей будет тратить деньги на спасение людей, терпящих бедствие? Они были предоставлены самим себе — спасайся, кто может! А у нас здесь — коллектив советских людей. За нами — заботливая Родина… Нет, пешком мы не пойдем. Наше спасение в том, чтобы ждать, пока не придет к нам помощь…

В лагере в этот день самым последним погас свет в палатке плотников.

Уставшие от тяжелой работы, челюскинцы спали.

Только дежурные, карауля непрошеных гостей — белых медведей, вглядывались во тьму, прислушиваясь к тревожным шумам полярной ночи, стараясь сквозь вой ветра уловить треск ломающихся льдов. Не раз среди ночи, разбуженные грохотом надвигающихся ледяных валов, люди бросались перетаскивать ящики, а то и палатки, перекатывать бочки на безопасное место.

Шмидт прошел по уснувшему лагерю в штабную палатку, вернее, хибарку, сколоченную из досок и фанеры. Отсюда радисты держали связь с землей. Шмидт разбудил Кренкеля. И до самого утра в штабной палатке не угасало желтое дрожащее пламя коптилки. Радист что-то записывал в тетрадь под тихую диктовку начальника экспедиции.

Дело в том, что Кренкель вынужден был экономить энергию аккумуляторов, и по приказу начальника лагерь не принимал и не передавал частных радиограмм. Но Шмидт — человек большого сердца — знал, как важно вовремя подбодрить товарища, как обрадует его самая малая весточка из дома. И он пошел на святую хитрость — сам придумывал радиограммы, якобы полученные с Большой земли.