Мария Плахова - К островам Индийского океана

Швартовщики в живописных лохмотьях, с шеями, замотанными потерявшими цвет платками, в полинялых кофтах и заношенных широченных штанах поочередно суют под нос помощника капитана свой грязный палец, что означает: «по отдельной каюте на каждого».

Получив одну каюту на двоих, арабы сами удивлены подобным оборотом дела, ибо уже расстелили в укромном местечке на корме свои одеяла. Развязывают полосатый залатанный мешок, вытряхивая содержимое. Что только не вываливается из него: авторучки и бритвы, дешевые открытки с красотками, кошельки, свитые змеиным клубком пояса и подтяжки, потертые кожаные пуфики с золоченой арабской вязью.

Процесс открытия на корме «Курчатова» торговой точки сопровождается призывными движениями темных рук, бормотанием, причмокиванием и прищелкиванием.

— Бизнес давай, давай бизнес!

Один из швартовщиков, низенький, коренастый, с лицом, иссеченным глубокими морщинами и шрамами, в лиловой чалме поверх старого берета, сразу избирает меня объектом обогащения.

— Мадам, мадам, давай бизнес!

Стою, ошеломленная столь быстрой атакой, а перед носом уже вспыхивают зажигалки, мелькают авторучки.

Но и с бизнесменами можно найти общий язык, вместо коммерческих операций приступаем к мирной беседе с помощью мимики и жестов. Вооруженный альбомом, подходит Алексеев. Через пару минут второй швартовщик, высокий и худой араб, закинув голову с острым, выпирающим кадыком, уже позирует для наброска, получив в подарок пачку сигарет.

Вскоре оба швартовщика, растопырив ладони и добродушно улыбаясь, начинают поочередно загибать пальцы.

— Знаешь, — сообщает, возвратившись в мастерскую, Алексеев, — их зовут Ваддах и Хатыб.

В иллюминатор видно, как, прижимая к засаленным кофтам оловянные миски с корабельным омлетом, Ваддах и Хатыб бредут по палубе.

— А ведь они очень несчастные люди. Они — феллахи. Ты хоть знаешь, кто такие феллахи? Это самый низший, самый эксплуатируемый класс, настоящие бедняки. Ютятся на окраинах, в глиняных землянках. Обремененные податями, лишь на короткий сезон пахоты или жатвы уходят обрабатывать землю примитивным плугом, на уровне древних египтян. Своей земли у феллахов нет, они получают ее во временное пользование и платят подати большей частью урожая.

— Как это они тебе без знания языка рассказали?

— Почему они мне должны рассказывать? Книги читать надо, — и протягивает извлеченную из библиотеки брошюру.

«Техника земледелия феллахов, — говорится в ней, — примитивна и напоминает технику на уровне древних египтян. Исповедуют ислам, говорят на арабском языке…»

Теперь и я заинтересована судьбой несчастных феллахов.

— А что они тебе на пальцах объясняли?

— A-а… Это я спросил, детей сколько.

— И сколько?

— Страшно сказать: у Ваддаха — семь, у Хатыба — девять. Только я не понял, сколько в живых осталось.

«Курчатов» неторопливо движется в караване судов. Впереди высокая красная корма сухогруза, позади большое двухтрубное пассажирское судно. В узком горле канала корабли кажутся громоздкими, неповоротливыми, трасса проходит по пустынному Суэцкому перешейку, разрезая его с севера на юг, в наиболее низкой части соединяя Средиземное море с Красным. Между устьевыми портами длина канала составляет сто шестьдесят километров. Иногда русло отклоняется от прямой, делая поворот, и тогда можно лицезреть фантастическую картину: песчаные горбы скрывают канал, от впереди идущих судов видны лишь мачты с надстройками да изрыгающие дым трубы. Мачты, надстройки и трубы движутся над пустыней, будто презрев законы, плывут корабли по песку. К такому зрелищу надо привыкнуть!

И снова, в который раз, с ревом проносятся над головами истребители: благодаря своему положению между бассейнами Атлантического и Индийского океанов Суэцкий канал становится все более горячей «точкой приложения сил».

Идем, прижимаясь к северной стороне канала. Справа безжизненные пространства, слева теплится жизнь. За буграми спрессованного, извлеченного из русла песка, как за рыжими стенами цитадели, приютились домики. Собственно, слово «домики» вряд ли применимо к жалким хибарам, что вросли в холмы.

Лачуги со слепыми оконцами наглухо отгородились закрытыми ставенками. Изредка вспыхнет солнечный блик, нашарив медный кувшин на плоской крыше, заверещит петух, тявкнет одичалая собачонка.