Мария Плахова - К островам Индийского океана

— Ну, лежим, значит, ни взад ни вперед, — продолжает Сергей, искоса бросив взгляд на Булыгу. — Лежим и думаем: хорошо хоть, пока связь была, успели на «Прибой» сообщить, что нас накрепко придавило.

— На «Прибой»?! — вырывается у Натальи.

— Да, на этот самый. Так что можете себе представить, как все было. Такой же блеклый денек, вернее, утро такое же…

Однако и сейчас что-то происходит. Подошел, встал рядом капитан «Прибоя». Оставив рыбную ловлю, сгрудились члены экипажа.

— «Аргус»! «Аргус»! Я — первый, вас не слышу. Отвечайте! — вопрошает безмолвную гладь Булыга. Где-то под нами молчит невидимый «Аргус».

— Аргус, почему молчите? Прием!

А приема нет как нет. Связь прекратилась. Признаться, меня начинает мучить совесть: стоило заговорить о трагедии, и вот… Мистика. Не хватало, чтобы вновь случилось то же самое. Взгляды вопросительно устремляются к Булыге. Тюлька-Джим деловито грызет мои сандалии острыми, как иглы, щенячьими зубками. Один Сережа делает вид, что ничего не происходит.

— Лежим, значит, — продолжает он, — думаем хорошо, что у батискафа теплоизоляция есть. Знаем: аварийный буй всплыть не может, тоже кабелем прижат. Тем временем наверху вызвали опытных водолазов — несколько раз они выходили на дно, нас же из-за пересеченного рельефа не видели: «Аргус» тогда еще желтым был, что не последнюю роль сыграло. На фоне донных отложений желтый цвет закамуфлировал батискаф. Из Севастополя на помощь срочно вышел кабелеукладчик «Цна» с опытными моряками на борту…

Алексеев подталкивает меня, кивая на горизонт. Верно говорил капитан Касаткин: «На море такое произойти может, что и поверить трудно» — из-за горизонта показывается туманное пятно, постепенно принимающее очертания корабля. Экипаж «Прибоя» узнает знакомый силуэт «Цны». Той самой.

Лично мне кажется — это уж слишком. Мы вовсе не хотим, чтобы, иллюстрируя Сережин рассказ, все повторялось вновь и «Аргус» исчезал в пучине. И пусть себе кабелеукладчик «Цна» с опытными моряками идет мимо.

— Уже сорок четыре часа мы были на дне. Потом я взглянул в иллюминатор… То ли лавина, то ли маневрировавшие над нами корабли изменили положение кабеля, но зловещей его тени над головой мы не обнаружили. Сверху дали «добро» на всплытие. Продули цистерны, но батискаф увяз, даже не шелохнулся. Оставалось последнее: аварийный сброс груза. Когда семь свинцовых кругляшей выбросили один за другим, аппарат дрогнул. В пять часов утра всплыли, увидели над собой небо. Была большая волна, пасмурный, штормовой денек.

На корабле «Академик Орбели» — это наше, из Южного отделения, судно — организовали штаб по спасению, устроили встречу — подходим, а на причале стоят сотрудники, ждут, каждому из нас вручили по букету роз…

И тут, как бы вежливо дождавшись конца повествования, оживает, подает голос «Аргус». «Прибой» разворачивается, начинает кружить над предполагаемым местом всплытия батискафа.

Все шире расходятся изумрудно-зеленые кольца над белым яйцом. Пронизав толщину вод, белым видением всплывает «Аргус», опоясанный ореолом пены. Уже откинута крышка аппарата, выбравшись наружу, оседлали ее два босоногих странника. Любопытная чайка метнулась к небывалой рыбине, шалыми кругами ушла в небо.

Сережа лихо спрыгивает в надувную лодку, и ярко-оранжевый «Пеликан» принимает его, напружинившись резиновым телом. «Прибой» ложится на обратный курс. Присмиревший, облитый хрустальной голубизной, движется за кормой на буксире батискаф, рыская и виляя во все стороны.

На берегу акванавты вручают нам подарок — большой ропан с закаменевшим по краям створок малиновым кружевом, морской «цветок» поднят со дна послушной механической рукой «Аргуса».

— Когда мы всплыли после двух суток на дне, — застенчиво улыбаясь, говорит Сергей, — я тогда подумал: больше — никогда…

Кажется, он благодарен за то, что не был задан традиционно глупый вопрос: «О чем вы думали там, лежа в брезентовых чехлах и зная: даже спасательный буй не укажет местонахождение батискафа?»

А зачем спрашивать? Вот они, весь экипаж, снова на работе. И Сергей Холмов в клетчатой ковбойке, обтянувшей худенькие плечи, больше не кажется мальчишкой.

Вечером отправляемся в общежитие Южного отделения в гости к акванавтам. Шторой закрывает окно цветущая сирень. Члены экипажа по очереди чистят картошку, достают из холодильника ужин. Есть люди, в большом и малом остающиеся самими собой: в комнате ничего лишнего — гантели, раскрытая, с недоигранной партией шахматная доска, гипсовая улыбка Нефертити, на самодельных стеллажах стопки книг.