Михаил Юровский - Шаманы Байкала. Путевые заметки

И на этом уровне я „установил взаимопонимание“ между собой и телёнком. С этой пугающей неожиданностью и необычностью точки зрения я понял, почему он шёл, почему остановился и смотрел на меня. Ощутил какую-то новую связь: предчувствие способности проникнуть вглубь мира животных, и что с ними, при желании, можно говорить на одном языке. И почувствовал новый мир, почувствовал связь мира живущих здесь сельских жителей, бурят, с этим миром, способность „входить“ в него и жить в нём. Этот мир другой, беспредельный, и он существует. Он необъятен. Стали теряться привычные ориентиры, и мне стало страшно. И необычное ощущение вмиг исчезло. Но с тех пор мир тысячелетий приблизился ко мне. Знаю, что тогда жили такие же люди. Наверное, хотя их мир был в чём-то и беднее, но во многом и гораздо богаче. Из этого богатства вытекало, видимо, много векторов развития. Вообще же атмосфера этнологических экспедиций – иной психологический мир. Это мир контактов индивидуальных этнокультурных, более того – цивилизационных картин мира.

Глубина этих контактов зависит от силы стремления к ним, интуиции, интеллекта и индивидуальности. Тогда в эти контакты вовлекаются какие-то неведомые, как я понял на собственном опыте, пласты сознания и подсознания. Очевидно, в интуитивно-осознанном процессе постижения иного мира я двигался в глубь, и во тьме мне светили костры тысячелетий. Что может быть увлекательней для историка, чем этот миг проникновения?..

Елена Буентаевна и Николай Григорьевич – дети уже ушедших поколений, сохранившие некое сокровенное знание, своеобразную базу, присущую всем народам. И при общении с ними возникают какие-то зоны (точки) контактов их знаний с моим сознанием на интуитивном уровне познания. Четыре истории, рассказанные мне, – исповедь, знак особого доверия. Почему Николай Григорьевич рассказал мне именно эти четыре истории?

В противостоянии шаманов как сохатых – терпение, выдержка, стойкость, предельная мобилизация сил и трудная победа. В поведении шаманки – жертвенность ради помощи людям, предельная мобилизация всех сил и трудная победа. В поведении родственника-чекиста – самоотверженность, предельная мобилизация всех сил, готовность идти до конца в служении высшей цели, долгу, как он его понимает, посмертная победа над врагами. Причем Николай Григорьевич рассказал и о том, что мог мне, чужому человеку, не говорить: что разведчики, то есть и его родственник, должны были убивать всех, встречающихся на пути, независимо от пола и возраста, так как их никто не должен был видеть. Во всяком случае, сам факт того, что об этой подробности мне сказали, – штрих, подчёркивающий искренность. И жёсткость.

Во всех трёх случаях – готовность идти до конца, жертвовать собой ради жизненных интересов людей. К таким интересам относятся выбор между жизнью и смертью, здоровье… Ценность этого поведения включает некую высшую форму альтруизма. Защищая семью, детей, Николай Григорьевич черпает силы в примерах поведения родственников и шаманки. Он – наследник именно таких нравственных образцов и традиций. Эти этнические линии как образцы поведения прошлого предков актуализировались в структуре его самосознания, определяют настоящее и будущее.

Николай Григорьевич не требует в этой искренности какой-то известности, как и его предки. Тем более что шаманизм в том, 1989 году, был ещё на полулегальном положении… Видимо, Салаткины хотели понимания, так как это была их, по сути, совместная исповедь.

Мне представляется, что такие обращения в труднейшей ситуации, к примеру родственников-шаманов за моральной поддержкой, именно в силу их интимности намного менее известны, чем обращения к публичным формам выражения этничности. А суждение об этничности только по публичным слоям, что распространено, ведёт к поверхностному пониманию. Подобные обращения в труднейшей ситуации к интимным слоям этничности показывают её жизнеспособность. Ведь аналогичные в чём-то труднейшие ситуации, в которые попадает личность, бывали и бывают нередко. Проблема в том, на какие нормы интимных слоев этничности опираются такие, как Салаткины. К сожалению, я не успел это выяснить. Но ясно, что соприкосновение, противостояние образцов поведения в далёком прошлом выходят в настоящее и определяют будущее. Это предмет изучения исторической социализации. И вот через несколько лет, находясь в экспедиции в Ольхонском районе, я встретил автобус из Новолидинска и спросил у шофёра, как Салаткины. Из ответа я понял, что их оставили в покое…»