Михаил Юровский - Шаманы Байкала. Путевые заметки

Светлана внимательна и насторожена, родом она с Улан-Удэ, по роду занятий учительница и очень любящая женщина. Она приглашает в дом, основа которого – русская печь. Тут так заведено. В доме две её дочери – одна из них приёмная. Остальные дети уже учатся в Костроме. И вот за столом пирог с черникой и чай. И разговоры – о Сибири, о семейных ценностях и духе этих мест, удивительно воплотившихся в одном человеке – сострадателе и рукотворце деде Ефиме.

– Он моего покойного мужа предостерегал от воды ещё в юности. Оказалось, знал его судьбу… – Светлана говорит неспешно, пристально вглядываясь в глаза, словно в саму душу. И живо интересуется тобой, что для жителей больших городов уже удивительно. Мало кто может о себе рассказать так, что не просто учился – женился – устроился, а передать полутона и оттенки чувств от самой своей жизни. Но тут, видя живой интерес к себе, я обмолвился даже о том, о чём не хотелось говорить всуе. Но гора Шабола меня размагнитила, перезагрузила и дала импульс к обновлению восприятия мира. Видя росписи табуреток в наивном стиле, поинтересовался – кто это?

Светлана говорит: – Это всё мои дети, каждый оформил табурет сам – где нерпа нарисована или какой ещё редкий тут зверь.

Сам образ жизни и мысли здесь – живая традиция приятия и проявления лучших черт характера. Таково Шаблово. И дед Ефим лишь концентрат всех тех человеческих свойств, что были не так давно здесь. Село Шаблово росло и бурлило до Войны – потом резко пошло на спад. Сам Ефим дожил до 1961-го года – после него от Шаблово не осталось и следа. По памяти Ефима и книгах о нём, сюда потянулись энтузиасты уединения, и им удалось отстроить отдельные дома – всего-то пяток. Чудом удалось создать и музей имени Ефима. Это двухэтажный сруб. Вроде как бы овин. Что такое овин – это, по сути, кров и хлев под одной крышей. В таком овине и жил отшельник Ефим. В свои юные годы он учился у самого Ильи Репина в Петербурге. Но потом бросил столичный лоск и ушёл в щемящую правду деревенской жизни, сказочный быт и свет которой он донёс до нас на ярких образах с виду лубочных полотен, где изображён мир детей в их лучшем свете – они, как те гномы и эльфы, формируют своё сказочное королевство. Немудрено, что самое большое полотно – Город Всеобщего Благоденствия – люди после смерти творца Ефима просто разобрали на части и разнесли себе по домам!

Вот мы сидим с моими друзьями из Иркутска в кологривской избушке, недалеко от речки Унжи, в доме 72-летнего баяниста, в прошлом лесоруба ещё советской эпохи Виталия Павловича Лебедева – раньше жившего в Шаблово, очень близко знавшего и чтившего ныне святого старца деда Ефима.

– Впервые я о нём услышал в Народной галерее в Москве…, – начинает разговор мой друг-художник. Мы записывали беседу на диктофон и снимали на камеры очевидца жизни деда Ефима, и сейчас я предоставляю слово моим друзьям и главному герою – баянисту Виталию Лебедеву…

– Назовите мне сейчас такого человека, как наш Ефим! Ведь он был ещё и плотником. По его проекту сделаны и музей, и макет его жилья. А какой он был гончар! Сколько он оставил игрушек людям… Это сейчас все стали говорить: Ефим, Ефим, а ведь раньше, кроме самого Шаблово, его никто не примечал и не замечал. Но уже тогда, в своей юности, я относился к нему вдумчиво и понимающе. Чаще, конечно, он к нам заходил, реже я у него, одинокого, бывал. Вот, помню, лежит он на печи, а я учу и декламирую стих «Выхожу один я на дорогу», и он мне и говорит: «А знаешь, Виталька, что у этого стиха есть и мелодия…» И вдруг он запел «Выхожу один я на дорогу…» Все обомлели!

Беседы у нас были каждый день. Он придёт и чего-нибудь да говорит. Так же много он говорил и о Боге. К примеру, «Без Бога нация – толпа, объединённая пороком, или глуха, или слепа, иль что ещё страшней – жестока… Толпа останется толпой – пока она не обратится к Богу…»

Тут баянист, сам уже дед, Виталий словно вернулся в настоящее, как бы встряхнувшись, молвит про свою гармошку: «Ну что, показать, как она играет?». И тут же растягивает меха и затягивает песнь. Добавляя, как бы вскользь, что дед Ефим очень любил заниматься с детьми и виртуозно играл на гармошке и знал бессчётное число песен. На все случаи жизни. В том числе и своего же сочинения. Дед Виталий перебирает мелодии, демонстрируя своё умение складывать и переплетать мелодии – он тоже самоучка, как и Ефим, и не знает культа шаблонов, диктата стереотипов – можно/нельзя…