Александр Кердан - Звёздная метка

Он очнулся не сразу. Зашуршал спичками.

– Не надо лампы, – не оборачиваясь, сказала она. – Нынче я останусь у вас…

На следующее утро Панчулидзев проснулся позже обычного, счастливый и опустошённый. Полины рядом не было.

Панчулидзев накинул халат и прошёлся по комнатам. Глянул на стол в прихожей в тайной надежде обнаружить записку. Полина исчезла, растворилась, как некий фантом. Только витающий в воздухе запах жасмина, сандалового дерева и ванили – аромат её духов «Букет императрицы» свидетельствовал, что прошедшая ночь ему не приснилась.

Наполненный сладкими воспоминаниями, Панчулидзев поначалу не подумал о том, что ничего не знает о ней: ни фамилии, ни адреса…

Впрочем, это грустное обстоятельство пришло ему в голову позже, после неприятного разговора с хозяйкой.

Агрипина Фёдоровна Громова, похоже, караулила его у дверей столовой, устроенной ею для своих небогатых постояльцев на первом этаже. Они столкнулись, когда он спустился к завтраку.

Громова некогда была довольно красивой женщиной. Настолько красивой, что и овдовев, постарев, продолжала считать себя таковой. Она одевалась пышно и чрезмерно ярко, сурьмила брови и подкрашивала волосы. Панчулидзев заметил, что такие дамы в возрасте обычно любят покровительствовать молодым литераторам и художникам, устраивают какие-то музыкально-литературные салоны, а то и просто сдают одиноким постояльцам комнаты внаём – лишь бы продолжать оставаться в центре мужского внимания.

Он вежливо раскланялся и собрался пройти мимо, но Громова, обычно приторно ласковая с ним, на этот раз выглядела сурово.

– Я не ожидала от вас, ваше сиятельство, подобного неприличия, – поджав губы, процедила она.

– О чём вы, сударыня? – спросил он, покраснев, и оглянулся по сторонам. По счастью, в столовой в этот час они были одни.

– Вы знаете, князь, не в моих правилах вникать в частную жизнь моих постояльцев, но… – в её голосе сквозила неподдельная обида, – но я не допущу превращения моего дома в дом для свиданий.

Панчулидзев пролепетал:

– Сударыня, менее всего я желал оскорбить ваш дом. Сие недоразумение больше не повторится… Обещаю…

Удовлетворившись его сконфуженным видом, она пожелала ему приятного аппетита и гордо удалилась, шурша кринолином.

Завтрак встал ему поперёк горла. И даже не от нелепого объяснения с Громовой, а оттого, что стало вдруг очевидным: то, что с ним случилось этой ночью, в самом деле может никогда не повториться.

«Ара махсовс…» [9] Ара махсовс – не помню (груз.) . – в минуты волнения сами собой приходили на ум грузинские слова, слышанные в детстве от отца – князя Александра. Панчулидзев с ужасом осознал, что и впрямь не помнит, говорила ли ему Полина, кто она, где живёт и где вообще её можно будет найти…

Панчулидзев долго сидел, отложив вилку. Потом, так и не притронувшись к кофе, встал из-за стола, быстро поднялся к себе, надел плащ, фуражку и отправился в город в надежде нечаянно встретить Полину.

Весь день до сумеречной поры, когда фонарщики уже зажгли фонари, шатался он по пустеющим улицам, всматриваясь в лица прохожих и в проезжающие экипажи. Всё напрасно.

И на следующий день поиски не увенчались успехом. И на третий…

Панчулидзев посчитал, что обязательно найдёт Полину там, где они встретились впервые – на литературных утренниках у Краевского. Увы, и здесь его ждало разочарование – ни весной, ни в начале лета к Краевским Полина больше не приходила.

Панчулидзев не находил себе места: плохо спал, похудел, чем вызвал нешуточную тревогу госпожи Громовой, взявшейся тут же его усиленно подкармливать, как она высказалась, в счёт будущих литературных гонораров. Громова искренне верила в его литературное дарование, хотя он лишь однажды обмолвился, что написал повесть и отнёс её к Некрасову.

Но не зря утверждают французы: «Mais cela passera» [10] Mais cela passera – но это пройдёт (франц.) . …

Не то чтобы чувства к Полине исчезли вовсе или он напрочь позабыл её, но острота боли от разлуки с нею притупилась, он стал относиться к её исчезновению как к свершившемуся факту. Да и сам её образ стал размываться в памяти, приобретать всё более нереальные черты. Однако Панчулидзев всё-таки ещё надеялся, что они встретятся вновь. Бывая на публике, он привычно искал её взглядом, угадывая в других барышнях её милые черты, гибкую и ладную фигуру.

Этим летом ему много довелось бывать на публике.