Егор Ковалевский - Собрание сочинений. Том 2. Путешествие во внутреннюю Африку

Самум, или, как его называют арабы, хам-сим, пятидесятница, потому что он дует в период пятидесяти дней, в апреле и мае месяцах, разумеется непостоянно, иначе он в пятьдесят дней опустошил бы весь Египет, – хам-сим, который неожиданно, иногда, налетает и в другое время года, всегда почти сопровождается гибелью путешествующих в пустыне.

Приближение самума трудно предвидеть. Правда, воздух сгущается заранее, принимает пурпуровый цвет; лицо путника наливается кровью; глаза, кажется, хотят выскочить из орбит, голова кружится; но все это настает так быстро, что люди и животные, хорошо понимающие эти признаки, едва имеют время кинуться ниц на землю и сунуть голову, как можно глубже, в песок. Самум пронесся, кажется, благополучно, прикрыв караван только тонкой полостью песку. Люди и животные поднимаются; иссохшие уста жаждут воды; все кидаются к гербе, кожаным мешкам с водой…. О, ужас! воды ни капли. Самум в один миг иссушает мешки, полные воды, если не успеют их убрать и закрыть циновками или землей; а мы уже заметили, как трудно предузнать приближение самума. Тогда положение каравана, если он далеко отошел от воды или задолго до нее, ужасно. Обыкновенно, вот что делается в нем: невольники, которых целые толпы проводят через пустыню, садятся в кружок, и в молчании ожидают смерти; вожатые-арабы рассчитывают очень верно, часто по опыту, могут ли они дойти до воды с запасом верблюжьей крови, или нет, и принимают свои меры; если могут, то каждый убивает своего верблюда и отправляется, немедля, вперед; если нет, то никто из них не станет понапрасну беспокоиться, и каждый, с покорностью и верой в судьбу, обрекает себя смерти. Тогда в этой таинственной пустыне раздаются песни, которыми обыкновенно отпевают покойников, и вопли, сопровождающие в другую жизнь: это страшнее тишины негров; но турки никогда не погибают без борьбы со смертью, борьбы отчаянной, до последней минуты жизни; большей частью это владельцы каравана; отыскавшие где-нибудь между вьюками несколько глотков воды или водки, запасшись также верблюжьей кровью и выбрав лучшего дромадера в караване, они скачут по направлению к Нилу; никто не противится им, потому что вожатые-арабы и в самом отчаянии сохраняют уважение к господину. На этом переезде большей частью погибают они в страшных муках.

Не один самум бывает причиной гибели путников. Каждый год насчитывают несколько несчастных случаев в этой пустыне и без самума. Большая часть гор и мест носят название своих жертв. Там погиб начальник кавалерии Судана: вожатый его принял одну гору за другую и заблудился в пустыне. Тут погибли двенадцать кавасов Мегемет-Али: вожатый отправился отыскивать отставшего верблюда; ковасы долго ждали; было уже близко от Нила, а кто переходил пустыню, тот знает, с какой жадностью стремятся люди и животные к свежей воде. Они же шли этим путем не в первый раз, а потому и отправились одни. Вожатый, между тем, воротился; не нашедши их на месте, он отправился по свежим следам; но ни кавасы, ни вожатый не возвращались. Впоследствии их нашли не в дальнем расстоянии один от другого; крайнего за четыре часа до Нила. Всех несчастных случаев не перечтешь.

Трупы остаются очень долго нетленными; ни хищных, ни других зверей, ни насекомых, как мы заметили, здесь нет, так некому истреблять их. Иссушенные солнцем, трупы лежат, как живые, и часто ошибаешься, глядя на них издали.

Вот гора, называемая Габешь, Абиссинскою. Тут, когда-то, после самума, осталась, в числе прочих, абиссинянка, невольница. Другие невольники терпеливо ожидали смерти, но ей, молодой и прекрасной собой, конечно пользовавшейся лучшей жизнью, чем они, жалко было расставаться с ней; в страшных муках и терзаниях ожидала она смерти. В это время наехали на нее два каваса, турок и черкес. Они тоже со своим караваном были настигнуты самумом, но успели спасти одну замзамию, – маленький кожаный мешок с водой, – спрятали ее от других, и убежали на дромадерах. Абиссинянка кинулась к ним, рыдая молила, заклинала их взять ее с собой. Турок колебался.

– Послушай, – говорил он товарищу, – ведь если довезем ее в Каир, можем продать за десять тысяч пиастров.

– Правда, – отвечал черкес: – а если поделимся с ней водой, то можем умереть все трое.

– До Нила недалеко, – говорил турок, – к нужде мы привыкли…. Абиссинянка поняла, что турок принял ее сторону: она усилила свои мольбы, обращая их исключительно к нему. Отчаяние придало ей силы, красноречия и может быть красоты. Турок был тронут и решительно настаивал взять ее с собой.