Егор Ковалевский - Собрание сочинений. Том 2. Путешествие во внутреннюю Африку

Гумбольдт заметил, что некоторые крокодилы едят людей, другие нет, – и это справедливо. Туземцы знают, где обитают крокодилы – людоеды и остерегаются их; в других же местах беспечность их удивительна, и надо заметить, что они нередко платятся за нее. Дети и животные мелкого разряда, теленки, ослы, всего чаще делаются их жертвами. Нередко крокодил справлялся с быком. Обвивши хвостом, он утаскивал его на дно реки и там уже пожирал.

Древние жители Омбиса делали ручными маленьких крокодилов. Самцы ведут страшную войну с самками. Дорого платятся последние за любовь первых; вообще они убегают ее, во-первых, потому, что эта любовь сопровождается страшными знаками крокодильей нежности, во-вторых, самки знают, что плод любви может сделаться жертвой их ненасытной прожорливости. Вот почему они кладут свои яйца в местах, сколь возможно недоступных, в высоких берегах, зарывают в песок, и истребляют все следы около них; яйца эти делаются также жертвой ихнеумона. Ихнеумона боготворили в древности, и было за что; он ведет непримиримую войну со всем крокодильим родом. Нубийцы едят крокодилье мясо, вырезавши из него, сейчас после того, как убьют, мешочки с мускусом, но все-таки едкий запах мускуса сильно отзывается.

Часа за три до Короско, Нил до того сжимается горами и песками, что только самый отклон берега, т. е. пространство сажени в две-три обработано, – далее пустыня, смерть, царство Тифона!.. И таков Нил почти везде. Если подумаешь, что все население Египта и Нубии теснится на узких берегах его, за исключением немногих оазисов и дельты, то невольно рождается вопрос, что сталось бы с этим населением, простирающимся до 5.000.000 жителей, если бы Нил был занесен песками пустынь, которые осаждают его отовсюду, а это легко могло бы случиться, если бы ежегодные приливы не расчищали русла.

У самого Короско Нил круто поворачивает на запад, описывая дугу; поэтому, часто, даже в полную воду, когда катаракты не опасны, оставляют его и идут наперерез, пустыней; тут выигрывают дней десять пути и минуют вторые, самые большие пороги Нила, которые в малую воду никак нельзя переплыть, и несколько незначительных.

Прежде большая Нубийская пустыня была непроходима от нападений арабов, и караваны избирали обыкновенно путь через Донгольскую пустыню; (мы узнаем и ее на обратном пути), но нынче Мегемет-Али заключил условие с племенами Абабди, обязав его водить и оберегать караваны, и путь, в этом отношении, совершенно безопасен.

Вследствие таких обстоятельств, Короско, созданный в недавнее время, получил некоторую важность. Тут останавливаются караваны со слоновой костью, сене и невольниками (невольники здесь не больше, как товар), и нагружаются на барки, а отсюда отправляются на верблюдах разные припасы для военного отряда, расположенного в Судане и товары купцов, словом все, что идет до Короско на барках, потому что как мы уже заметили, двойная необходимость заставляет проходить пустыню, как ни ужасна она. Короско расположен в красивом местоположении и погружен в зелень своих пажитей, пальм и домов: маленькие домики его видны только, когда приближаешься к ним. Деятельности, жизни в нем много, а довольства нет как нет! Где же оно, если и тут его нет?

Дикий гул отдавался в ушах; я не мог хорошенько сообразить, во сне это или наяву? Безбрежная степь, занесенная снегом, лежала передо мной; верблюд за верблюдом тянулись длинной вереницей; по бокам заметы: верблюд упал, его сбросили в снежную бездну, как в море, за ним другого, третьего. Но вот, гул стих; дикие крики раздались отовсюду…. А! Я в горах. – Спуж возле; турки сделали вылазку. С именем Божьим, мы кинулись на них; стук, крик; я невольно вздрогнул и плотнее закутал голову. Потом, казалось, все стихло. Пленительная картина раскинулась передо мной. Небольшая деревенька; сквозь чашу дикой рощи проглядывал пестрый, красивый домик; возле – луг, перерезываемый игривой речкой; я перешел через мостик: шел рощей, лугом, уже приближался к красивому домику, уже слышал веселый говор, несшийся из него; там меня ждали, оттуда манили меня; я уже готов был переступить знакомый порог; вдруг, дикий, пронзительный рев потряс всю внутренность мою…. веселый домик, тишина, счастье, – все исчезло, все это был сон! только пронзительный рев не затихал и наяву…. Я вышел из палатки. Сотня верблюдов, коленопреклоненных, ревели благим-матом. Их вьючили.

Какой рев, какие заунывные крики вожатых! это еще хуже, чем в Киргизской степи; может быть то уже забылось, а это слышалось тут, во всей злопредвещающей дикости.