Сегодня мы зайдем часа на четыре или на пять в Джибути, хотя многие пароходы проходят мимо, не останавливаясь. В прежнее время заходили в Обок или напротив, в Аден. Но все эти три стоянки стоят одна другой, то есть весьма мало чего.
Берег, к которому мы пристанем, — голый, раскаленный песок, а в городе деревья столь редки, что всех их собрали вместе в одном саду, саду губернатора… Очень жиденьком саду, поверьте мне!
Джибути — город пустыни, с климатом Сахары, город африканский и, разумеется, черный: среди жителей не увидишь никого, кроме негров. Вместо домов круглые хижины с прическами из соломы, а затем кофе, бесконечно много кофе, в огромных мешках! Не надо забывать, что Мокка лежит напротив, и что позади нас — Харрар!
Тянутся верблюды, караван за караваном, кроткие и тихие… Они идут из глубины Эфиопии, страны Менелика или его наследников… Бесконечно таинственная страна, эта Эфиопия: по существу — это государство исключительно христианское, хотя и сильно отличающееся от наших христианских государств в смысле обрядности; а во времена глубокой древности, я хочу сказать, за десять или двенадцать тысяч лет до нашей эры, весьма вероятно, что именно отсюда вышли евреи, еще задолго до Мафусаила и Ноя.
Ученые наших дней полагают, что они скорее пересекли Баб-эль-Мандебский пролив, нежели прошли Суэцким перешейком… Значит, они должны были пройти недалеко от Джибути…
В этом путешествии мы на каждом шагу попираем прах бесконечной, невероятной древности.
Мне ведомы страны прекраснее тех, о которых идет речь, но я не знаю мест, которые бы воскрешали столько снов далекого прошлого, могли бы заставить вас так насторожиться, так взволноваться…
Я много думал над словами моего учителя Лоти[5], сказанными во время его путешествия в Персию, когда он достиг развалин дворца Ксерксов: ужас охватил его перед этими камнями, пережившими столько веков, свидетелями стольких событий…
Мне тоже знаком этот ужас, я его ощущаю каждый раз, когда отправляюсь на Дальний Восток, хотя бы — лишь мысленно. И мне кажется, будто ногами моими я попираю многоценные реликвии, тревожу чей-то великий прах…
* * *
Теперь расстанемся с Джибути; мы спустимся к югу или, как говорят моряки, отхватим добрый кусок широты… Ведь действительно, Сингапур находится на экваторе. Вы полагаете, что с каждым днем мы все больше и больше будем страдать от жары? Нет, мы находимся в Индийском океане и, кроме того, теперь зима. Мы нарочно покинули Францию в ноябре или в декабре, чтобы иметь в Индийском океане самую лучшую погоду из всех, о которых можно мечтать. Ветерок будет дуть едва-едва, и притом попутный. Наш пакетбот будет покачиваться не больше, чем танцевальный зал; вполне естественно, что рано или поздно он и превратится в место для танцев…
Ну что прикажете еще делать на борту судна в такую погоду, если не танцевать?
Примите во внимание, что от Порт-Саида у нас было достаточно времени, чтобы узнать друг друга. И, кроме того, что с тех пор, как изменилась температура, внешний вид спардека тоже изменился, и изменился радикально; виднеются одни белые платья и прозрачные легкие ткани. Мужчины покинули во время обеда мрачные европейские одеяния, черное сукно и черный фай; появились смокинги из белого полотна, как то принято под тропиками. Родилось немало флиртов всех оттенков. Пароход превратился, как по мановению волшебного жезла, в нечто чрезвычайно приятное, любезное и очаровательное. С утра до вечера (океанский пароход, — это такой уголок, где работают меньше всего на свете: во-первых, там слишком жарко; а во-вторых, здесь царит настроение слишком сладкой лени…) с утра до вечера никто не покидает своих chaise-longue’oв; появились в воздухе легкие контуры интимностей; вскоре будут болтать, будут изливаться, начнут зарождаться нежности… будут курить папиросы, будут сосать ледяные ситронады и будут есть, есть без конца…
Ведь это тоже развлечение за неимением лучшего! Первый раз на судне завтракают в девять часов; во второй раз — в одиннадцать часов; в два часа «tiffin»[6], в четыре — чай.
Наконец, в шесть часов настает время обеда; а в девять часов второй чай, в ожидании ужина, который подается в одиннадцать, — для тех, кто танцевал: надо же, правда, этим бедным танцорам поужинать!
Назавтра можно начать сначала. Мы находимся в океане, делать нам абсолютно нечего! Каждый вечер мы танцуем, и ужинаем, и флиртуем… чего, кажется, лучше?
Читать дальше