Генрих Харрер - Семь лет в Тибете. Моя жизнь при дворе Далай-ламы

Караван Далай-ламы спускался с гор в хвойные леса долины Чумби. Я часто оборачивался, бросая прощальные взгляды на заснеженного гиганта Чомолхари, который еще целый день виднелся вдалеке. Постепенно в теплом воздухе низменности наши заиндевелые члены стали отогреваться. Далай-лама в первый раз в жизни увидел настоящий лес с весело журчащими ручьями, и это зрелище его очень радовало. Он снова стал то и дело спешиваться и идти пешком, к большому сожалению своих корпулентных вельмож. Мы проезжали мимо отдельных крестьянских домов, которые по стилю очень напоминали мне архитектуру моей родной Австрии. Жители, едва завидев Далай-ламу, смиренно бросались наземь или застывали в согбенной молитвенной позе. На нашем пути постоянно воскуряли благовония, так что дым от них иногда окутывал нас туманом. В одном небольшом поселении получить благословение Живого Будды собралось столько людей, что пришлось сделать остановку. Расположившись на веранде, Далай-лама благословил каждого из пришедших; в глазах у многих подданных стояли слезы.

Через шестнадцать дней после выезда из столицы караван достиг первой своей цели – дома губернатора района Чумби. Далай-ламу торжественно и со всеми церемониями пронесли в желтом паланкине через тысячеглавую толпу собравшихся, после чего он расположился в своей новой резиденции – «Небесном дворце света и мира Вселенной». Так теперь назывался скромный дом губернатора, в одночасье возведенный в ранг дворца. Ни один смертный больше не будет жить в его комнатах, потому что всякое помещение, в котором Далай-лама проводил ночь, сразу приобретало статус храма. Отныне и впредь верующие будут приходить сюда, чтобы принести жертву и испросить у божеств благословения.

Чиновников разместили по крестьянским домам в окрестных селениях, где, конечно, пришлось обходиться без привычных им удобств. Большинство солдат отослали обратно вглубь страны, потому что в этих краях было очень сложно расквартировать такое количество военных и снабдить их всем необходимым. Вьючных животных тоже нельзя было оставлять здесь: уже через пару дней фуража для них стало не хватать. На всех подходах к долине были выставлены посты, и попасть в этот район или покинуть его теперь можно было, только имея специальный пропуск. Из каждого министерства в караване с правителем сюда прибыл по крайней мере один представитель, так что скоро, как в Лхасе, тут стали регулярно проводиться министерские совещания и заседания правительства. Между столицей и нынешней резиденцией правительства постоянно курсировали курьеры. Дело в том, что большая государственная печать, без которой не могло вступить в силу ни одно решение оставшейся в Лхасе части правительства, находилась у Далай-ламы. Гонцы то и дело ставили невероятные рекорды скорости, а один курьер даже смог съездить туда и обратно всего за девять дней. Гонцы привозили последние известия относительно перемещений китайских войск. В тот момент это было единственным средством коммуникации с Лхасой и остальным миром. Несколько позже до Чумби добрался англичанин Фокс со своими приборами и устроил радиостанцию в этом селении, где прежде о подобном даже не слыхали.

Женщины и дети из знатных семейств, которые с караваном Далай-ламы проделали путь сюда, сразу же двинулись дальше, в Индию, потому что разместиться всем в маленьких селениях Чумби было невозможно. Многие решили воспользоваться случаем и совершить паломничество к буддийским святыням, расположенным в Индии и Непале. Семья Далай-ламы, кроме его брата Лобсана Самтэна, тоже поехала дальше на юг и разместилась в домиках горной станции Калимпонг. Многие тибетцы, оказавшись тогда в Индии, впервые в жизни увидели поезда, самолеты и автомобили. Но восторги по поводу этих «новинок» быстро сменились тоской по родине, которая, конечно, сильно отставала в техническом прогрессе, но давала им в жизни твердую почву под ногами.

Сам я тоже поселился в Чумби; меня принял в качестве гостя один приятель, правительственный чиновник. Никаких дел в этой стране у меня больше не было, и поэтому теперь я часто скучал. Но распрощаться с людьми, с которыми я так сблизился за последние годы, я еще пока не был готов. Самому себе я казался зрителем некой драмы, который уже предчувствует ужасную развязку действа и с радостью предотвратил бы ее, но, словно парализованный, ждет окончания последнего акта. Чтобы хоть как-то унять тревогу, я каждый день ходил в горы и делал наброски местности.