Генрих Харрер - Семь лет в Тибете. Моя жизнь при дворе Далай-ламы

Меня, бывшего тренера, часто тянуло в Дрепун, и монахи всегда радовались моему участию в их спортивных занятиях. Это было единственное место в Тибете, где можно было увидеть людей со спортивными фигурами и накачанными мускулами.

Соревнования завершались пиром – я больше нигде не видел, чтобы зараз истреблялось такое количество мяса!

Монастыри Дрепун, Сэра и Гандэн, «три столпа государства», играют определяющую роль в политической жизни страны. Настоятели этих монастырей вместе с восемью правительственными чиновниками председательствуют в Национальном собрании. Ни одно решение не может быть принято без согласия монахов, которые, конечно же, в первую очередь заинтересованы в усилении позиций своих монастырей. Многие прогрессивные идеи скоропостижно погибали не без их вмешательства. Одно время мы с Ауфшнайтером казались им опасными, но, убедившись, что политических амбиций у нас нет, местные обычаи мы соблюдаем, а наша деятельность приносит пользу в том числе и монахам, они перестали вставлять нам палки в колеса.

Как я уже говорил, монастыри представляли собой высшие церковные учебные заведения. Поэтому все живые будды – а их в Тибете больше тысячи – должны были обучаться в монастырях. Ламы-перевоплощенцы всегда привлекали много паломников, за благословением к ним люди приходят тысячами.

Во время недельного визита Далай-ламы в Дрепун ламы-перевоплощенцы присутствовали на всех церемониях и сидели в первых рядах – настоящий совет божеств! Каждый день в тенистых садах монастыря проходили знаменитые диспуты между Божественным Правителем Тибета и настоятелем Дрепуна. Это действо относится к самому сокровенному, что есть в ламаизме, поэтому я даже в глубине души не надеялся, что мне представится возможность присутствовать при этом.

Но за завтраком Лобсан Самтэн спросил, не хочу ли я пойти с ним в монастырский сад. Благодаря этому неожиданному приглашению я смог лицезреть нечто, доселе не виденное ни одним иноверцем. Если я буду в сопровождении брата Далай-ламы, никто не посмеет воспротивиться моему появлению в саду. Моему взору открылась странная картина. На посыпанной белым гравием площадке перед деревьями расположились около двух тысяч монахов в красных одеждах, а Далай-лама, стоя на специальном возвышении, цитировал священные книги. В первый раз я услышал его еще мальчишеский звонкий голос. Говорил он безо всякого стеснения, с уверенностью взрослого человека. Это было первое публичное выступление Далай-ламы. Тогда ему было четырнадцать, много лет он провел за учебой и теперь в первый раз должен был продемонстрировать свои способности, представить их на суд критически настроенных слушателей. От этого выступления зависело очень многое. Конечно, даже полный провал не лишил бы его роли первого лица государства, но сейчас решалось, будет ли этот юноша лишь марионеткой в руках монахов или их полноправным господином. Не все его предшественники были умны, как великий Пятый или прогрессивный Тринадцатый Далай-лама. Многие всю жизнь были лишь куклами в руках своих воспитателей, и судьбы государства зависели от регента. Но об уме этого мальчика уже сейчас ходили легенды. Говорили, что ему нужно лишь раз прочитать книгу, чтобы выучить ее наизусть. С раннего возраста он проявлял интерес к государственным делам, критиковал или хвалил решения, принимаемые Национальным собранием.

Когда дело дошло до диспута, я убедился, что слухи о незаурядном уме этого юноши отнюдь не преувеличены. Согласно обычаю, Далай-лама, закончив речь, тоже сел на землю, чтобы врожденное превосходство не мешало судить о его умственных способностях. Глава той части монастыря, в которой проходил тогдашний диспут, встал перед молодым человеком и начал задавать ему вопросы, сопровождая их предписанными для такого случая жестами. Далай-лама не задумываясь ответил на них, и тут же последовал новый каверзный вопрос. Но этого юношу было не так-то просто сбить с толку. Он отвечал играючи, с легкостью, а его юное лицо озаряла уверенная улыбка.

Через некоторое время они поменялись местами, и теперь Далай-лама задавал вопросы сидящему на земле настоятелю. Тут стало совершенно ясно, что все происходящее не заранее отрепетированный, чтобы выставить в наилучшем свете юного Будду, спектакль, а настоящее интеллектуальное соревнование, в котором умудренному опытом монаху не так-то просто было не уронить свою честь в присутствии учеников.