Виктор Норвуд - Один в джунглях. Приключения в лесах Британской Гвианы и Бразилии

К тому же помощник главного лесничего рассказал мне небезынтересную историю о десяти загадочных смертях в районе Курупунга. Целая партия старателей-негров, работавшая на прииске неподалеку от владений братьев Лоберт, погибла при весьма загадочных обстоятельствах. Этот прииск слыл богатым, и, поскольку слухов о вмешательстве дьявола было вполне достаточно, чтобы другие старатели держались теперь от него подальше, я усмотрел в этом возможность самому добыть там немного алмазов. Братья Лоберт отправлялись на прииск после полудня, и я согласился ехать с ними. Через две недели почтовый пароход, направляясь в очередной рейс в Знаку, должен будет пройти мимо устья нашей речушки при ее впадении в Курупунг и прихватит меня до Апайквы. Я выложил братьям несколько долларов на еду, желая сохранить в неприкосновенности свои консервы, и мы скрепили наше временное содружество выпивкой. У Лобертов была лодка-плоскодонка, борта ее возвышались над водой всего на несколько дюймов, а когда мы вчетвером уселись в нее и погрузили все наше имущество и снаряжение, то можно было считать почти чудом, что эта посудина вообще держится на поверхности. Но мы все же оттолкнулись от берега и все четверо гребли изо всех сил, до тех пор пока Мазаруни не осталась позади и мы поплыли по Курупунгу, стараясь все время держаться поближе к берегу. Нам еще долго надо было плыть против течения, но мы уже могли чередоваться и грести по двое, потому что Курупунг был не таким яростным, как Мазаруни. Темная бахрома джунглей имела здесь больше цветовых оттенков, птиц тоже было больше, и если на Мазаруни я почти не страдал от насекомых, то здесь, где река была поуже, носились целые тучи мелких, злобно кусающихся мушек.

Вокруг нас порхали огромные бабочки, голубые, желтые и малиновые. У некоторых из них размах крыльев превышал шесть дюймов. Я все время обливался потом от напряженной работы веслами, но все же гребля доставляла мне удовольствие. Наконец мы свернули в унылую речушку шириной всего в несколько ярдов, где совсем не было никакого течения и над бурой солоноватой водой сплошной стеной стояли деревья. Их переплетающиеся ветви почти не пропускали дневного света, а заболоченные берега заросли высоким папоротником. Громадные водяные лилии с белыми восковыми цветами величиной с футбольный мяч и листьями до четырех футов и более в поперечнике плавали среди густой травы и пальмовых веток, окруженных желтоватой пеной. Все было пропитано въедливым запахом гнили и разложения.

Над чащей носились стайки зеленых попугаев, и где-то поблизости резвились и болтали обезьяны. Я то и дело замечал, как среди листвы мелькал их красновато-коричневый мех и сверху на меня внимательно смотрели любопытные глаза. В воду шлепались ягоды и кусочки коры, а под водой плескалась рыба, оставляя на поверхности расходящиеся круги. Иногда с какого-нибудь полузатопленного бревна в воду срывался маленький аллигатор…

Когда мы доехали до места, где два упавших дерева образовали над рекой арку, братья объявили, что мы наконец прибыли, и лодка ткнулась в сплетение корней, большая часть которых находилась под водой. Вверх вела крутая тропка, петлявшая среди поникших папоротников и каких-то растений с широкими листьями, среди карликовых пальм и пальм трули, суковатые корни которых образовали естественные ступеньки. Поднырнув под толстый ствол упавшего дерева, я увидел лагерь… Он был примитивен — всего лишь настил из необтесанных бревен, четыре столба по углам, несколько перекрещивающихся подпорок и крыша из веток, покрытых толем.

На земле под наклоненным желобом из расщепленного тростника стоял бочонок из-под рома, позеленевший от плесени и слизи, в котором хранилась дождевая вода. Как мне дали понять, ее использовали только для питья. Здесь же располагалось грубо сколоченное, похожее на гроб сооружение без дверцы, служившее буфетом. В нем хранились все припасы — от соленой рыбы и говядины до сушеных креветок. Для приготовления пищи служил открытый «камин», сделанный из двух железных обручей, вколоченных в землю, на которые устанавливалась кастрюля, а также «печь» из старого рифленого железа, обмазанного толстым слоем глины. Чтобы дождь не мочил и не размывал обожженную глину, над печкой был сооружен навес.

«Спальня» также была сделана весьма просто: в мягкую землю через щели бревенчатого настила вгонялись четыре шеста, а между ними натягивались старые мешки. Получался похожий на носилки гамак, который для устойчивости еще привязывался к развилкам угловых столбов хижины. Мешки, набитые сеном, вполне сходили за подушки. Все очень примитивно, но на редкость удобно. Мы разожгли огонь и поставили на него кастрюлю с водой, а я подвесил свой собственный гамак, потому что не мог положиться на эти «койки» из мешковины. Сверху я приспособил противомоскитную сетку.