Дон Джордж - Герои. 30 известных актеров и режиссеров рассказывают о своих путешествиях

В Нью-Йорке мы проводим время с друзьями до самого отлета. Элли ест пораньше, и мы несколько раз выходим гулять. Мы играем в мяч в парке рядом с Гудзоном, пока не наступают сумерки и с реки не начинает дуть резкий ветер. Теперь мы понимаем друг друга лучше. Элли нивелирует все мои переживания по поводу того, правильно ли я поступаю. Из тощей нервной бродячей собаки, лающей на каждого встречного незнакомца, она превратилась в преданного и приятного спутника.

При проверке безопасности в аэропорту имени Джона Кеннеди Элли сидит у меня на руках; когда мы проходим через рамку металлоискателя, мы привлекаем внимание охранника с суровым лицом. Я опасаюсь, что он догадался, что собака еле-еле укладывается в рамки разрешенного веса. Или подозревает, что я использую ее, чтобы провезти что-нибудь запрещенное. Но он подходит к нам, сияя улыбкой, спрашивает о породе, гладит ее, рассказывает мне о своих собаках, ждущих его дома. Элли должна оставаться в переноске, но он разрешает мне оставить ее на воле до самого рейса и дает мне «оснащение»: резиновые перчатки, которые, думаю, предназначены для других целей, но в этом случае они могут пригодиться для уборки возможных «неожиданностей». Я поражена его добрым отношением. Среди множества правил и запретов благожелательное человеческое лицо – приятный сюрприз. Когда путешествие на самолете представляется по большей части раздражающим или даже параноидальным ночным кошмаром, такие моменты очень ценны, и за это я должна благодарить Элли. Я все же пытаюсь показать документы хоть кому-нибудь, кто захочет на них взглянуть, но никто ими особо не интересуется. После всего, через что я прошла, чтобы получить эти бумаги, я чувствую себя Виктором Ласло [16] Персонаж фильма «Касабланка» (реж. Майкл Кертис). с проездными документами.

Перелет во Франкфурт идет как по маслу. Элли абсолютно спокойна. Во время семичасового рейса я все еще слежу за ней, как ястреб. Мы немного ждем в аэропорту Франкфурта, ожидание скрашивается немецким дружелюбием к собакам. В отличие от большинства аэропортов, здесь собак можно держать не в переноске, если они на поводке. Я пользуюсь этой возможностью, чтобы дать Элли размять лапы, мы даже умудряемся перекусить и поиграть. Потом нас ждет последний этап пути до Бухареста. Во время двух часов полета, оставшихся до конца нашего длинного путешествия, я думаю о том, что ждет нас по прибытии. Впереди у меня много работы. Но сначала надо пройти таможню.

Приземляясь в Бухаресте, я приготовила все документы, уверенная, что придется поволноваться. Я уже сталкивалась с постсоветской бюрократией, когда путешествовала, собирая материал для этого фильма, и она варьировалась от труднопреодолимой до совершенно вероломной. Сейчас рано. Серое утро наполняется белым светом. Когда мы сходим с самолета, в аэропорту пусто и тихо. Я забираю багаж и заглядываю в зону таможенного досмотра. Присматриваюсь в поисках сканеров для животных в европейском стиле, надеясь, что микрочип Элли снова не затерялся в ее теле. Пытаюсь высмотреть весы, таможенников, бывших агентов КГБ, которые будут тщательно проверять наши документы. Мы медленно входим в зону досмотра, мое сердце стучит, и… мы быстро проходим через нее, при этом голова Элли высовывается из переноски. В зоне прибытия я ищу информационные стойки, отдел «ввоза животных», полицию… Разве они не должны поставить печать на документы Элли, удостовериться в их правильности, проверить мои собственные документы? Я не хочу, чтобы потом у меня были неприятности. Женщины за стойками пожимают плечами, когда я показываю проездные документы Элли. Это никому не интересно.

Автомобиль отвозит нас в «Хилтон» в центре Бухареста, за углом от площади Революции, где началась революция 1989 года. Глядя на свидетельство исторической борьбы, я беспокоюсь, что румынская команда подумает, что я – легкомысленная голливудская штучка, притащившая свою собаку из самого Лос-Анджелеса. Я оставляю все свое барахло в отеле, и мы отправляемся прямо на съемочную площадку, расположенную в студии в городе Буфтя, примерно в тридцати километрах от Бухареста. Я приезжаю на место, и мои страхи улетучиваются. Территория студии кишит собаками, их здесь десятки, а может, сотни: бродячих, но прирученных, диких, но ставших частью человеческой жизни. Позже, когда я лучше узнаю Бухарест, то пойму, что это свойственное всему городу явление. Мне рассказали, что когда правительство решило покончить с бродячими собаками, причем не убивая их, а стерилизуя, это вызвало такой протест в народе, что от инициативы пришлось отказаться. Это объясняет, почему собаки и щенки находятся на территории студии – они бродят по кабинетам, заходят в мастерские декорационно-художественного отдела, крутятся у дверей.