Дмитрий Иуанов - Вокруг света за 100 дней и 100 рублей

— Здесь туристов-то процентов десять, остальные все местные, через границу как на работу ездят. Раньше солярку да водку таскали, как в России, а с таким курсом только блоки сигарет прут. На человека можно 2 блока, так они себе под юбки, в трусы и бюстгальтеры пихают. Бывает, подбросишь тетку старую, ее через красный сигнал ведут, а под юбкой 12 блоков. Кричала: «Нет ничего!» — а мне из-за нее теперь три часа торчать. Пошли в задницу все эти торговцы.

Мы стояли в очереди на границу второй час, переводя взгляд с темноты, разбавленной светом фар, на интерьеры старенькой «Вольво». Бородатый водитель из Бреста хлебал кефир, заставляя своего друга делать то же самое и попутно слушать его истории.

— Как-то раз на этом же погранпереходе ко мне подсел парень лет двадцати семи, аккуратно причесанный и в пиджаке. Спрашиваю его: имеешь что запрещенное? Он мне: я с работы с Польши домой еду, ничего нелегального! Ладно, думаю, повезу его. На границе он вел себя тише рыбы. Только прошли, он из моего бардачка достал пакет с травой, сказал: «Спасибо, друг, что подвез!» И оставил триста баксов. Я думаю, какая же сволочь, меня за такую херню могли на десять лет посадить. Но доллары взял.

— Почему?

— Потому что он спрятал пакет на самом видном месте. Туда реже всего проверять лезут. Значит, толковый, мне такие люди нравятся. И их деньги тоже.

Через полчаса мы обзавелись штампами в паспортах и нырнули под шлагбаум. Граница пройдена. Стрелки переведены на два часа вперед. Полвторого ночи. Жыве Беларусь!

У первого продуктового магазина я выбежал из машины и сел на потрескавшийся бордюр. За последнюю неделю в Европе не выдалось ни одного солнечного дня, но здесь природа перестала хмуриться. Ветер хорошенько погонял облака над этим местом, где сталкивались взгляды на жизнь, режимы, валюты, языки и судьбы. Над головой небосвод был усыпан ворохом белых зерен, как вспоротое брюхо дикого космического животного. Я лег на шероховатый асфальт, расставив руки и ноги в разные стороны. Меня уносило куда-то вверх, и это можно было назвать океаном, в котором на много миль вокруг помимо меня не было ни одной души, словно в игре с самим собой. Здесь могло быть только два победителя: я, если выпью и обхитрю океан, или он во всех остальных случаях. И выигравший был известен заранее, и уже давно стоило сдаться и выплыть, пока было возможно, но я знал, что ни за что так не сделаю, что заплыл слишком далеко. Хотелось поближе прижаться к Земле, зацепиться, ухватиться, но держаться было не за что. Последний шаг такой же сложный, как и первый: как бы не шагнуть в пропасть.

Меня вернула на землю чья-то бранная ругань. Один из пацанов, выбегавших из магазина с бутылкой водки, врезался в мой синий рюкзак и громко обозвал его. О, как скучал я по отборнейшему русскому матерку, незамедлительно появляющемуся после любой границы, разрывающему нутро этих подростков, которые решили напиваться и блевать. Разрывающему ветви дорог, деревьев и мыслей, разрывающему в клочья надежду на будущее, на запад, на восток и идеологию всего государства. О, как скучал я по расплывающимся в улыбке смачным продавщицам, которые были хороши хотя бы тем, что родились на этой планете. Знаете, ребята, я вообще, похоже, скучал по всем вам.

Зайдя в магазин, я уставился на прилавок. С полки на меня смотрел кочан капусты. Он был изящен и прекрасен собой: укутан в зеленые листья, как в платье, свеж, чист, с белыми линиями, похожими на вены, со знатной плотной кочерыжкой. Он был настоящим, красивым, и никто его не осуждал, позволяя быть самим собой. Мне хотелось кричать ему: «Кочан, ты можешь постесняться? Нельзя быть таким хорошим!» Я был в полном восторге оттого, что, оказывается, капуста может быть живой и разной, и в каждом своем проявлении будет замечательна. Мне даже стало казаться, что это позволено любому живому существу в этом мире, но циферблат часов строго сообщил мне: «Пора двигаться в город».

На вокзале я поменял все обильные запасы денег — четыре евро — на белорусские рубли и за половину этой суммы купил плацкарт до Минска. Около четырех ночи в Брест приехал синий поезд с желтой полоской. Его прибытие ознаменовало необъяснимую радость всему тому, что я видел вокруг, и даже проводницам, толстым и добрым, обладающим изумительным талантом воздавать кипиш в небеса и преклоняться перед ним, создавая первоклассную суматоху из воздуха со словами: «А ну марш в вагон! До отправления десять минут, поезд трогается, какие перроны? Так и останешься здесь, бесстыдник!»