Георгий Карпенко - Под парусом в Антарктиду

На следующий день Александра прислала за нами лодку, и мы с Димой поехали в яхт-клуб. Она не узнала нас тотчас, и это рассердило даже ее поклонника Диму. Потом мы втроем поехали к Сашке в госпиталь. Накануне ему сделали операцию по пересадке кожи с ягодиц на икры. Когда он пробирался от своей суперкровати к окну покурить, было видно, что ему очень больно проделывать этот путь. Нам повезло, что в этом же госпитале лежал австралиец из команды Криса, который по приходу в Ресифи неудачно нырнул в бассейн яхт-клуба, так что сломал шейный позвонок. Теперь австралиец, одетый в могучий гипсовый шейный корсет и насобачившись водить глазами на 180 градусов, лежал в том же госпитале, что и Боцман. Александра развернула кипучую деятельность по излечению двух мужиков, свалившихся на ее плечи, и была готова вывернуть наизнанку весь госпиталь, чтобы улучшить ситуацию. Боцман хоть и шутил, но явно не походил на человека, способного в ближайшее время продолжить плавание на яхте. Александра привела в палату лечащего врача, и мы хорошо поговорили. Врач сказал, что Сашу будут держать здесь еще пять дней, делая ему серьезную терапию, а потом он может выписаться, но оставаться непременно поблизости под присмотром врачей и приходить на перевязки. Александра, обращаясь только ко мне (наверно, у меня было написано на лбу, что яхта должна срочно уходить), сказала, что попробует договориться с яхт-клубом на предмет проживания там нашего Боцмана в течение 5–7 дней. Я тут же высказываю всем свою идею, что яхта идет в Рио-де-Жанейро, ходу ей туда около десяти суток, Боцман за это время полностью излечивается и прилетает к нам в Рио. Я втянул голову в плечи, ожидая камнепад упреков в своей душевной черствости и заботе только о своей экспедиции, которая всех уже достала постоянной гонкой, но Дима молчал, а врач и Александра одобрительно закивали. Оставалось теперь договориться с яхт-клубом.

На яхту возвращались в большом городском автобусе, который летел по узким, забитым машинами улицам с такой бешеной скоростью, что я все время ожидал удара. Но эта летящая махина буквально в последний момент с зазором в несколько сантиметров разъезжалась со столбами, встречными машинами, повозками, пешеходами. Водитель, отгороженный от пассажиров грубо сваренной металлической решеткой, сопровождал свою езду победными криками и не заботился о том, что не закрыл двери. С ним работал мальчик-напарник, который за 100 метров перед остановкой высовывался из двери и начинал голосить на всю округу, зазывая народ в автобус. Резкие дикие крики в твое ухо были характерной деталью бразильской экзотики. Дима был счастлив, а я, как дикая, но европейская корова, шарахался в сторону и ругался по-русски.

Здесь, как, впрочем, и в портовой Европе, было много небольших кабачков, где могли найти приют капитаны, только что приведшие свой корабль в этот грязный, но представляющий земную твердь порт, и, набравшись в море опыта и устав, могли выпить здесь крепко и пофилософствовать, говорить или, наоборот, молчать, думая. Матросы знали, где искать своих капитанов, они приходили за ними и пробуждали их от этого сна, и капитаны возвращались к своим кораблям. А потом уходили в море и очищались там от земли.

В Ресифи очень медленно тянулось время. Его скорость была равна скорости зарастания ран на Сашкиной заднице, ногах и плечах. Александра легко договорилась с яхт-клубом насчет жилья, и мало того, к Боцману прикрепили менеджера клуба для преодоления возможных проблем, связанных с долечиванием и перелетом в Рио-де-Жанейро. Мы оставили Сашке деньги на проживание и перелет и сами были готовы выходить.

Ночью, с 27 на 28 ноября, отпраздновали день рождения Димы, и мне казалось, что я провалился в сон всего на полчаса, и уже Валера будит меня, и мы, пачкая серой глиной белое пентафталевое покрытие своей палубы, выбираем якорную цепь, а потом на двигателе, поднимая один за другим паруса, проходим волноломы порта и ложимся курсом на Рио-де-Жанейро.

Уходить от берегов всегда приятно именно потому, что только так осуществляется то, что является для тебя главным. Это особо ощутимо, когда ты, сматывая концы, которыми только что был связан с землей, и поливая палубу из ведра, время от времени посматриваешь на берег и видишь, как между ним и яхтой растет пространство океана, и в какой-то момент ты не находишь берега там, где он был еще недавно, с этого момента начинается твоя жизнь в открытом море.

Димин день рождения уронил боеспособность экипажа, и теперь я сижу четвертый час за баранкой и каждую минуту в ужасе просыпаюсь. Но яхта цепко идет по курсу, это понимается мгновенно, и я опять падаю в сон. Команда спит мертвым сном и, соответственно, с каждым часом улучшает свое состояние' — это единственная утешительная мысль, поддерживающая мои силы, когда я стукаюсь лбом о нержавеющую сталь штурвала. Жара нестерпимая, хотя еще не наступил полдень. Наверняка это будет один из самых жарких дней, проведенных нами на экваторе.