Владимир Стерлигов - На самолете в Америку

«Ну пусть, — думаем, — везет сколько влезет».

Рассвело. Мы вылетаем из Красноярска. Сразу круто идем вверх, чтобы за гору не зацепиться, чтобы болтанка не расшибла.

Внизу во всех долинах плавает туман. Взошло солнце. Туман постепенно стал открывать долины и склоны гор. Но вместо тумана полезли тучи, и вдруг ударил шквал. Самолет бросило в сторону. Я чуть не стукнулся головой об стенку кабины.

«Попали в болтанку!» — подумал я.

Самолет швырнуло в другую сторону. Потом мы быстро-быстро полетели вниз, а над самой вершиной горы Шестаков выправил самолет. От одного мотора к другому внутри крыльев — проход. Фуфаев катается по нему с промасленной тряпкой, то к одному мотору, то к другому. Ему нужно очень внимательно следить за моторами — вдруг они сломаются, а спуститься некуда: кругом горы.

Целый день болтаемся мы по небу. Перед самым заходом солнца прояснело.

Под нами Байкал. Много мы о нем слышали и читали: Байкал — очень красивое озеро. Байкал — как море. Байкал свиреп и очень глубок, а сверху видно каждый камешек на дне.

Но камешков на дне я не увидел. А что Байкал очень красив — это верно. Мне жалко, что не могу побросать свои приборы, сложить руки и любоваться Байкалом. Байкал спокоен.

Кругом — здоровенные скалы. На них — лес. Скалы и лес отражаются в воде. А вода такая же как небо: светлая, оранжевая.

Байкал остался позади. Уже вечером пролетаем мы над Верхнеудинском. Видим — на аэродроме толпа. Смотрят, как мы летим.

Я бросил вниз красный вымпел. Это — знак приветствия.

Темнота наступает очень быстро, а до Читы осталось еще 450 километров. И как раз впереди самые высокие горы: хребты Цаган-Хунтей и Яблоновый.

— Ну, как-нибудь пролетим. Это не то, что днем. Часа через два с половиной будем в Чите, — говорим мы.

Ночь хорошая, тихая. Мы быстро летим вперед.

Месяц весь день торчал на небе, а когда, наступила ночь, он посветил чуть-чуть и скрылся.

Стало совсем темно. Мы летим в черном пространстве, а по бокам нашего самолета несутся огненные языки. Кто увидит снизу — пожалуй, подумает: вот летит нечистая сила.

Все огни в кабинах мы потушили. Пусть глаза привыкнут к темноте. Мерцают только фосфорические циферблаты приборов.

Целый час летим в кромешной темноте, и хоть бы какой-нибудь огонек внизу или речка блеснула.

Вот когда бывает луна — даже маленький ручеек блестит, как серебряный.

Вдруг внизу я вижу страшную вещь.

Надо сейчас же сообщить всем. Я прохожу к пилотам, трогаю Болотова за плечо и кричу ему:

— Посмотрите вниз, дядя Том.

Внизу, в темноте, под самолетом распласталось белесое пятно. Тут же впереди другое, только гораздо больше. Пятна быстро соединились вместе.

Мы все так и впились глазами в темноту и со страхом следим, как возникают пятна.

Теперь они выползают из темноты уже со всех сторон, соединяются друг с другом, расплываются все шире и шире.

Это наш смертельный враг — туман.

Скоро в этом белесом море остаются только черные колпаки верхушек гор.

Мы хотим разглядеть через туман огни Читы, но ничего не видим.

Летим еще целый час. Никаких огней, не видно.

Отчего же? Почему мы летим уже два часа, а Читы нет?

Не может быть, чтобы мы сбились.

Я мечусь по своей кабине. Надо найти Читу. Смотрю на компас, — курс правильный. Смотрю на карту: вот где мы сейчас находимся, а Читы нет.

Это непонятно.

Опуститься ниже нельзя: наскочишь на гору.

Так что же делать?

Самолет, как слепой, мечется в темноте в разные стороны.

Надо найти хоть какую-нибудь площадку, куда бы сесть.

Когда ночью аэроплан настигает беда и он не знает, куда спуститься, тогда ракетой стреляют из пистолета. Если город близко — с аэродрома дают сигналы. Разрываясь, ракеты освещают землю. Можно разобрать, что внизу: горы, лес или вода.

Фуфаев и я стреляем из пистолета. Но ракеты исчезают в тумане и лопаются где-то внизу, а нам ничего не видно.

И площадки не найти.

Прошло еще полчаса.

Вдруг в кабину просовывается голова Фуфаева.

— Бензин весь! — кричит ой.

Мы точно приказ получили. Дальше лететь нельзя, рассуждать нечего.

Хочешь, не хочешь — садись.

А куда?.. В тайгу? На горы?

Но тайга — это хвойный лес, бури навалили в нем деревья так, что не продерешься.

Сесть в тайгу — значит разбиться вдребезги. А в чудеса никто из нас не верит.

И все-таки садиться куда-то надо.

Шестаков пускает самолет вниз.

Мы нырнули в туман.

Через секунду сильный толчок бросил меня на стенку кабины. Кругом трещало и гремело. Самолет ломал что-то на своем пути. По дну самолета царапало, на его бока сыпались удары. Точно какие-то звери вцепились в него со всех сторон.