Кирилл Станюкович - Тропою архаров

Мне было известно, что на рыси необходимо приподниматься, а делать этого я не умел. Вначале я приподнимался, упираясь ногами в стремена, а когда устал, то уперся и руками в луку седла. Вероятно, зрелище было весьма занятное. Кончилась эта верховая езда довольно глупо. Я разогнался, стал поворачивать, и в этот момент седло свернулось лошади под брюхо, а я шлепнулся врастяжку на дорогу. В момент падения я еще успел сообразить, что падаю и что это стыдно. Поэтому последним усилием воли я вызвал на лицо непринужденную улыбку. Затем брякнулся и на какое-то небольшое время потерял соображение.

Товарищи, поспешившие на помощь, увидели меня, поверженного в дорожную пыль, но приятно улыбающегося и поэтому сами стали веселиться. Но заметив через короткое время, что эта улыбка носит несколько застывший характер, начали трясти и поднимать меня, после чего улыбка перешла в болезненную гримасу. От начальства я, не успев стряхнуть пыль, тотчас получил выговор:

– Неужели вам не известно,- сказала она,- что обгонять начальника в экспедиции не полагается. Какой вы невоспитанный!

Уже в сумерках мы прокатили через казахский аул. Вечерними дымками курились костры, и воздух был наполнен запахом горящей полыни и кизяка. Разноголосо блеяли и мычали укладывавшиеся на ночь стада, а целая свора мохнатых и достаточно энергичных овчарок с солидным количеством репьев в шерсти прилагала все усилия, чтобы вцепиться нам в ноги, которые мы подтягивали как можно выше на седла.

Хотя нас приглашали, мы не остановились ночевать в ауле. Мы отъехали с километр и стали в некотором отдалении. Но казахское гостеприимство последовало за нами и сюда – не успели мы остановиться, как три всадника сбросили с седел вязанки полыни и мешок кизяку. Много раз – и тогда и потом – я восхищался гостеприимством кочевников, оно было молчаливым, спокойным и самоотверженным. Приезжая в аул, вы становились гостем и могли оставаться сколько захотите. Вы на время становились как бы членом семьи. Когда все шли есть – звали и вас, когда все ложились спать – укладывали и вас. Вы могли гостить так день, неделю, месяц, и никто никогда, не намекал вам, что пора бы и честь знать. Люди гордились, делясь с вами последним.

Мы согрели чай, кое-как поели и тотчас завалились спать.

Проснулся я рано и начал будить Ваську. Васька поднимался с великим трудом. Мы разожгли костер и стали варить суп. Он еще не был готов, когда солнышко поднялось достаточно высоко и из своей отдельной палатки выглянуло начальство. Оно выпило чаю, но от супа отказалось, сказав, что не привыкло есть по утрам; одновременно и словами и жестами показывало крайнее нетерпение по поводу задержки выхода экспедиции на работу из-за нашего чревоугодия. Но мы кое-как все-таки похлебали супа и поспешно тронулись.

Началась работа. В продолжение этого и всех последующих дней мы непрерывно шли. Останавливались, копали почвенную яму, брали образцы почв, делали описание растительности и двигались дальше. Таких остановок в день было сначала три, потом четыре, а затем и пять.

Нельзя сказать, чтобы мне повезло с начальством в этой первой моей большой экспедиции. Я горел желанием чему-то научиться, что-то узнать. Но начальство вело себя как-то странно, оно обычно не отвечало на задаваемые вопросы или отвечало до того уклончиво, что я ничего не понимал.

Утром в палатке оно из своих запасов, хранившихся в сундуке, ело потихоньку, видимо, стараясь не чавкать, чтобы мы не услышали, а затем вылезало и устраивало нам сцены – почему мы еще не готовы к выходу.

Она требовала, чтобы ее никто не обгонял, когда экспедиция двигалась, потому что она начальник; чтобы ей еду приносили в палатку – потому что она начальник.

Я много проработал в разных экспедициях, но подобного начальства никогда больше не встречал.

Правда, работать оно не ленилось и с нас работу спрашивало.

Вскоре у нас в экспедиции с продуктами стало неважно. Попросту нечего стало жевать. Мы безжалостно и бессовестно пользовались гостеприимством аулов. Но их было мало, и встречались они не каждый день.

Начальство теперь уже не гнушалось принимать участие в общих утренних трапезах, видимо запасы в сундуке истощились. Никаких разговоров о том, что мы чревоугодники и задерживаем экспедицию, больше не было. В одном поселке в наше отсутствие оно купило и скушало, не поделившись ни с кем, целого петуха. В момент моего неожиданного возвращения оно так поспешно стало уплетать последнюю из конечностей этого петуха, что даже подавилось.