Жак-Ив Кусто - Лососи, бобры, каланы

Этот внезапный прилив силы и жизненных соков увлекает в свой поток все живое. Вот почему так стремительно раскроются почки и расцветут цветы. Вот почему так быстро надо собирать первый строительный материал для своего гнезда, прежде чем выйти на поиск партнера (или партнерши).

Сам человек не может избежать этого ускорения ритма жизни на северной земле. В нашей хижине, в самой глубине Саскачевана, мы чувствуем, как наши сердца бьются быстрее, как кровь стремительнее бежит по жилам. Все же мы — животные и по-животному реагируем. Никогда, вплоть до этого времени года, разница, отделяющая нас от наших „меньших братьев“, не была столь ничтожна. Как Фостер и Касси чувствуют зуд в конечностях, так и нас сжигает желание поработать, поразмяться на жарком весеннем солнце…

Для того чтобы охарактеризовать весну, индейцы Великого Севера употребляют слово Yoho, которое переводится как „изумление, наполненное робостью“. Вся окружающая природа приводит их к подобной формуле. Вид просыпающегося леса и озера, высвобождающегося от своего ледяного панциря, полны незабываемой красоты. При виде этой мощи, при мысли о величавой всеобщей необходимости расти и продолжать свой род перехватывает горло.

Сейчас общее для всех — биологическая весна. Она и экипажу „Калипсо“ придает неслыханный энтузиазм. Молодые люди никогда еще не были такими возбужденными! Луи Презелен вытащил нашу ванну из оцинкованного железа на маленький пляж перед хижиной и нежится в ней под солнцем, в более чем холодной воде. Ги Жуас зашел еще дальше — он ныряет голиком в озеро Фостер, еще не свободное от льда. [26] Увы! Надо сказать что эта возбужденность и нетерпение имели весьма трагические последствия. Совсем немного отделяет жизнь от смерти на Великом Севере. Наш молодой канадский повар Лесли Симонар, едва тридцати лет, не мог усидеть на месте после долгих зимних месяцев. Однажды, как раз после еды, он залез в каноэ и отправился „сделать круг“ по озеру. Какую неосторожность он допустил? Никто этого никогда не узнает. Во всяком случае он упал в воду и захлебнулся. Когда пилот вертолета поднял тревогу, Бернару Делемотту и его товарищам потребовалось всего лишь несколько минут для того, чтобы вытащить тело. Массаж сердца, искусственное дыхание в течение двух часов, использование баллонов с кислородом, которыми мы располагали, не привели ни к чему. Врач, за которым мы слетали на гидросамолете в Ля-Ронж, смог только констатировать смерть. — Прим. авт.

Мы организовали серию экскурсий на вертолете. Роберт Маккиган — для друзей просто Боб — ведет машину над лесами и окрестными озерами, то снижаясь к хатке бобров, на которую мы ему указываем, то срезая вершины деревьев, между которыми мы различаем смутный силуэт какого-то животного…

Однажды белоголовый орлан взлетает при нашем приближении, и кажется, что ему хотелось бы потанцевать в воздухе в паре с огромной металлической птицей, внутри которой мы сидим. Назавтра мы присутствуем при возвращении из дальних стран стаи диких уток, которые одна за другой садятся на берег озера Фостер.

А то еще черные казарки в бело-черно-коричневом оперении рассекают канадское небо своими типичными V-образными стаями.

Поражает нас и белая куропатка, что прячется в скалах. Эта птица, летом пестрая, серо-коричневая, зимой переодевается в незапятнанное белоснежное платье. Она остается невидимой для хищников и летом, среди травы и листьев, и зимой, на снегу. Эта окраска (здесь переменчивость — наилучшее приспособление), позволяющая ей слиться с окружающей средой, называется покровительственной окраской.

Вечером перед нами пролетает ночной хищник — огромная полярная сова, тоже вся белая; перья на краях крыльев, видоизмененные особым образом, придают ее полету абсолютную бесшумность.

Наутро мы мельком замечаем рысь — великолепное кошачье, рыжеватое, с коричневыми пятнами, уши ее на концах увенчаны тонкими черными кисточками.

Мы увидели еще и двух лисиц, пробирающихся в кустах, и россомаху, жестокого хищника, весьма скромных размеров, но устрашающей мощи… А вот медведя мы будем искать напрасно. Может быть, еще слишком рано. Может быть, эти стопоходящие спят еще в своих берлогах, в то время как мы пролетаем над лесом.

А затем, на шестой или седьмой вылет, вертолет погнал между деревьями волка. Этот хищник в жемчужно-серой шубе, с широким хвостом и узкой головой буквально охвачен паникой от шума винтов. Мы преследуем его всего лишь несколько минут, так как видим, что он буквально вжался в землю, жалкий, побежденный (больше морально, чем физически) этой механической силой, которая превосходит его. Покоренный, задыхаясь, он ожидает своего конца. Мы тут же отлетаем. И Филипп выражает вслух то, о чем я думаю про себя: