Менее заметную роль играла в общественной жизни и учебных делах МИВ преподаватель истории Японии - доцент Эсфирь Яковлевна Файнберг. Отчасти причиной тому был ее не очень общительный характер. К тому же не обладала она и тем умением очаровывать аудиторию, каким обладали, например, Н. И. Конрад и А. Е. Глускина. Она плохо видела и носила постоянно очки с очень толстыми стеклами. Лекции свои она читала сидя, низко склонившись над текстом и мало заботясь о том, слушают ли ее студенты или нет. Но лекции ее были весьма добротны по содержанию.
В тот период, как выяснилось позже, Эсфирь Яковлевна интенсивно работала в архивах в связи с написанием докторской диссертации на тему "Русско-японские отношения в 1697-1875 годах", изданной впоследствии в виде книги. И как ученый-исследователь она проявила себя гораздо ярче, чем как преподаватель. Ее книга, как показало в дальнейшем развитие японоведческой науки, послужила исключительно важным вкладом в разработку достоверной истории русско-японских отношений. Лично я глубоко благодарен Э. Файнберг за то доверие, которое она оказала мне, а также Д. В. Петрову, подав в дирекцию заявку на зачисление нас двоих в аспирантуру по специальности "История Японии".
Студенты-японоведы МИВ:
как осваивали они свою профессию
Учеба в Институте востоковедения включала в себя не только различные академические дисциплины. Она предполагала как само собой разумеющееся формирование у студентов определенного политического мировоззрения. Ведь институт этот как и Институт международных отношений относился к числу политизированных учебных заведений, призванных готовить идеологически устойчивые кадры, способные отстаивать национальные интересы, мировоззрение и политический курс Советского государства. На практике, конечно, та идеология, которая складывалась у большинства студентов, не во всем соответствовала официальным доктринам руководства КПСС, а также тому, что говорилось в лекциях профессоров. Скептически воспринимались в студенческой среде официальные догмы политэкономии социализма, а также коммунистическая теория неизбежности движения человечества к такому идеальному бесклассовому обществу, где все будут трудиться по способностям, а все блага будут распределяться по потребностям. Но в то же время многое из того, чему нас учили в те годы, становилось частью нашего личного мировоззрения. Постепенно в годы учебы мы привыкли смотреть на общественные явления прошлого и настоящего сквозь линзы марксистской идеологии, исходившей из наличия в зарубежных капиталистических странах классовых противоречий. Очки с этими линзами, в общем, как мне думается и теперь - полвека спустя, помогали нам в дальнейшем видеть суть общественных явлений, понимать, что хорошо, а что плохо для нашего народа, для трудового населения страны, лучше разбираться в ходе международных событий. Да и сам ход событий укреплял у нас патриотические, державные настроения. Навряд ли кто-либо из нас, студентов, сомневался тогда в справедливости и исторической необходимости военного разгрома фашистской Германии и в утверждении контроля Советского Союза над странами Восточной Европы. Подавляющее большинство из нас осуждали курс США и Англии на развязывание "холодной войны" с Советским Союзом. Конечно торжество советского оружия в борьбе с гитлеровскими армиями и небывалое увеличение роли нашей страны в системе послевоенных международных отношений воспринималось нами как наглядное свидетельство превосходства советского социалистического образа жизни над капитализмом, превосходства нашей коммунистической идеологии над идеологией капиталистического Запада.
Никаких явных "диссидентов" в тот период среди нас не водилось, а если кто и питал в душе нелюбовь к нашей стране (не исключаю, что были и такие), то не высказывал это открыто. Иначе его не поняли бы однокашники. К тому же следует иметь в виду, что как сейчас, так и тогда, пятьдесят лет назад, вдумчивый анализ общественных явлений не был свойственен студенческой братии - умственные усилия юнцов были направлены прежде всего на впитывание и запоминание полученных ими в институте знаний с расчетом лишь на успешную сдачу соответствующих экзаменов.
Практически все студенты нашего института числились комсомольцами, а наиболее активные из них стремились вступить во Всесоюзную Коммунистическую партию (большевиков). Примечательно, что далеко не всем из них удавалось стать членами ВКП(б), ибо принимались в партию лишь студенты, проявившие себя отличниками в учебе и наиболее заметными активистами в общественных делах и комсомольской работе. Весьма придирчиво подходили при этом партийные и комсомольские руководители к моральному облику тех, кто подавал заявления о приеме в ВКП(б), и многим предлагалось повременить со вступлением. Такая придирчивость объяснялась и тем обстоятельством, что прием студентов в партию ограничивался вышестоящими партийными инстанциями, ибо тогдашний курс партийного руководства предполагал преднамеренное ограничение приема в партию интеллигенции и всестороннее поощрение увеличения численности партийных рядов за счет представителей рабочего класса.
Читать дальше