Олег Попцов - На суше и на море 1986

— Прекрасная тепличница, — обращаясь ко мне, неожиданно сказал он об оставшейся позади девчонке. — Терпеливая, старательная, аккуратная. То, что надо. Вот мужчина так работать не может. Мы привыкли: взял, надавил плечом… И что тут давить, когда растение и так хрупкое!

Макаров мельком взглянул назад.

— Попало, сейчас переживает, — кивнул он. — Постеснялась, видите ли, прийти спросить. А кого тут стесняться? И я чего-то не знаю. И каждый. Не знаем — давай лезть в книжки. Почему растение должно страдать?

По тому, как Макаров произносил слово «растение», можно было догадаться, как директор, а за ним и все остальные относятся тут к каждому появившемуся на свет ростку. В этом огороде растение было предметом поклонения, венцом природы, всем чем угодно…

— Не знаю, благодаря ли образованию, опыту или чему-то еще, — Макаров усмехнулся, — я вот даже чувствую, как здесь все растет, какому растению хорошо живется, какому плохо. Приду иногда в теплицу, посижу. И все ясно, без всяких слов.

Если отставить в сторону эстетический момент любви агронома Макарова к земле и к растению и взять только материальный, то он выглядит так. В деревенском огороде где-нибудь в центральных областях при самом лучшем уходе хозяйки собирают с квадратного метра примерно три-четыре килограмма овощей. Это то, что способна дать природа. Здесь, в заполярном огороде, собирают в 10–12 раз больше. Ничего этого не было бы без огромного труда, без фанатизма Макарова, без долгих часов, проведенных им в каждой теплице. Как это ему удается, бог его знает, но Макаров превратил сельское хозяйство в заманчивую для всех поэзию — поэзию работы на земле.

— Ну с чего мы начинали? — рассказывает Макаров. — Конечно, с земли. Завозкой и приготовлением земли занимались сами. Как строителям можно доверять? Им все равно — завезут песок, камни. Им лишь бы объемы выполнить, а нам нужен хороший грунт. На плохом грунте урожая не получишь. За годы работы агрономом я убедился в этом на сто процентов. Так что всю свою землю мы готовили сами, когда тут еще ничего не было. Собственно, эта работа у нас не прекращается. Здесь, рядом, в полутора-двух километрах, есть бездонное болото, которого хватит на всю нашу жизнь. Вот, складываем торф в бурты, проветриваем. Морозами его разрывает. Он становится менее кислым. Потом в соотношении три к одному смешиваем торф с навозом, добавляем извести, удобрений. Два года все это лежит в буртах. Идет, значит, биологический процесс. И через два года у нас получается прекрасный грунт, никакому чернозему не уступающий, о чем свидетельствуют урожаи.

Некоторое время, уже работая здесь, я продолжал работать еще и в «Арктике». Хотелось убрать, что там было посеяно. Все-таки первое хозяйство. Сроднился. Наверное, я всегда буду с благодарностью вспоминать этот коллектив — людей, которые меня учили и которых я чему-то учил. Хозяйство было тяжелое, все там давалось с большим трудом. Зато в смысле приобретения опыта это было полезно…

Макаров открыл дверь, впустил меня в высокую, ярко освещенную теплицу.

— Вот, это моя любимая бригада. Самая многострадальная. Теплицы здесь сдавались в муках, с недоделками. Пришлось немало потрудиться самим. Зато сейчас… Кроме огурцов выращиваем здесь салат, петрушку, сельдерей, лук, укроп. Тут у меня небольшой экспериментальный участочек, как у агронома. Пробую, выращиваю землянику, виноград, арбузы… Почему именно в этих теплицах? Здесь у нас как-то уж так подобрались самые старательные девчата. Вот, скажем, Наташа Болонина, Анна Хомицкая. Непонятно им — несколько раз переспросят, но сделают в точности так, как надо. Это, я считаю, по призванию овощеводы. У нас ведь тут даже и с агрономическим образованием надо много учиться. Особая агротехника, особые сорта. То, что хорошо, скажем, в средней полосе, у нас не годится. И наоборот.

Мы, я скажу, во всем опираемся на молодежь. Не было навыков — научили. И многие прекрасно работают. Ну, конечно, не все, кто пришел, так и остался. Нет. Будем говорить так: половина на половину. Половина осталась, у половины не хватило сил, умения, желания. Ну, мы их не стали задерживать. В общем-то у нас существует здоровая конкуренция. Как-то уж так принято: две-три тепличницы, оказавшиеся на последних местах, на следующий год в теплицы уже не попадают. Комбинату нет смысла нести убытки. У нас, скажем, пятьдесят теплиц. Лучшая дала нам продукции на сто двадцать тысяч. А худшая — всего на восемьдесят. При абсолютно одинаковых условиях разница — сорок тысяч рублей. Зачем нам это? Если не хочет человек работать… Предупреждали, рассказывали, подсказывали… Есть у нас хозбригада, где работа менее квалифицированная и, естественно, менее оплачиваемая.