Вячеслав Пальман - На суше и на море 1979

Смеркается здесь обычно ровно в половине седьмого. Вот и сейчас начинают сгущаться сумерки, и перед самым радиатором нашей машины взлетают какие-то странные птицы, лежавшие плашмя посреди дороги. В каких-нибудь десяти метрах от колес они вспархивают, мечутся в свете фар из стороны в сторону, а затем, громко трепеща крыльями, пролетают над самыми нашими головами и исчезают.

Почему они для своего ночлега выбирают дорогу, не совсем понятно. Может быть, она дольше сохраняет тепло после захода солнца? А может, на гладкой, голой поверхности труднее подкрасться различным мелким хищникам? Кто знает. Мне удается схватить одну из этих птиц. Жаль только, что от удара об обшивку она оказалась уже мертвой. По виду птица напоминает ночную ласточку, нечто похожее на нашего козодоя. Она мне совершенно ни к чему, и шутки ради я тихонько засовываю ее в карман спящему Михаэлю. Мои африканские попутчики смеются над этим до упаду — шутить здесь любят и веселятся от души.

А машина наша тем временем, грохоча и подпрыгивая на кочках и ухабах, катит дальше в ночь, в глубь страны бауле.

Очерк

Фото автора

Толпа на берегу расступилась, пропуская Сергея Бобряцова к лодке.

— Ну что, поедем… пофантазируем, — он подмигнул мне по-свойски, прошел к мотору и дернул за шнур. Взревел «Ветерок», взбивая за кормой грязную пену, и Вожгора стала медленно удаляться.

Синяя, летящая, вся в пенных кружевных разводьях река сочно вспыхивала под солнцем бликами. Она подхватила лодку на стремнине и понесла мимо темной россыпи изб, сбежавших с косогора, мимо цветастых платков женщин, деревенских ребятишек с удочками в руках и лодок, усеявших берег, мимо прясел, изгородей, тракторов, цветущих трав с желтыми цветами — купальницами… Мы неслись все дальше и дальше, за глухие леса, за рыжие кручи, и голубела вода под нами, и стеклянно вздувались волны, и в каждой трепетал холодный синий огонь.

— Скоро ли Пижма? — спросил я.

— Скоро, скоро, — спокойно заверил Сережа, не отрывая глаз от реки. Вдруг мель откроется по фарватеру, или вынырнет топляк, или донное течение прижмет лодку к опасному берегу? Да мало ли что может случиться!.. Глядя на Сергея, никогда не скажешь, что жизнь на реке может быть тихой и беззаботной.

— Сейчас поворот минуем, там еще один, потом на угоре Родома будет, деревня. Там и Пижма…

«Пижма — небольшая река в Вятской губернии, текущая с северо-востока на юго-запад и впадающая в Мезень», — говорится в Словаре географическом Российского государства, собранном Афанасием Щекатовым в 1805 году. Наверное, это первое печатное упоминание о Пижме Мезенской: более ранних источников я не нашел. Но вот о сестре ее, Пижме Печорской, Щекатов почему-то умолчал, хотя в «Книге Большому Чертежу» о ней сказано довольно подробно: «А выше Ижмы 40 верст речка Пижма, протоку… Пижмы 350 верст». Может быть, географ экономил место для описания других, более достойных рек и речушек, а может, просто не знал о ее существовании? Последнее, впрочем, весьма сомнительно.

За два с половиной столетия до выхода щекатовского словаря обе реки бороздили челны-ушкуи с лихими новгородскими ватажниками, стучали топоры на пижемских берегах, возникали деревни, пашни.

О давности русских поселений в этих местах свидетельствует челобитное письмо первооткрывателя Печоры, предприимчивого новгородца Ивашки Дмитриева, по кличке Ластка, датированное серединой шестнадцатого века. Позднее в пижемских лесах скрывались от гнева всесильного владыки Никона сторонники опального протопопа Аввакума, скоморохи, московские начетчики-грамотеи, беглые подневольные люди. Здесь же находился знаменитый Великопоженский скит, где в 1743 году, не выдержав притеснений официальной церкви, подвергли себя самосожжению 114 старообрядцев. Слух об этой трагедии разошелся по всем российским уделам…

Мезенскую и Печорскую Пижмы я назвал сестрами, и в этом нет преувеличения. Одна из них вытекает из Ямозера, глухого, заросшего водорослями водоема с прожорливыми окунями и щуками; другая ведет свой исток из соседнего болота, не просыхающего даже в великую сушь.

Первое время обе Пижмы бегут рядом, одна подле другой, как и полагается сестрам-близнецам. А потом к ним подступает разлучник — каменный Тиман, заставляет петлять и извиваться среди бесчисленных своих отрогов, скал, известняковых и базальтовых круч, начинает трясти и швырять их с одного переката на другой. И, сблизившись напоследок, сестры расходятся в разные стороны, чтобы больше не встретиться: одна устремляется на юго-запад, к Мезени, другая — на северо-восток, к Печоре. А в том месте, где русла их почти сходятся, древние люди проложили когда-то тропу — волок. По этому волоку испокон веков пролегал один из местных путей «из варяг в греки». Здесь новгородские ватаги, плывшие сначала по Мезени и вверх по Мезенской Пижме, перетаскивали лодки, попадали на Пижму Печорскую, а затем и на саму Печору. «Полунощная страна» — Печора привлекала лихих ушкуйников своей пушниной и рыбными богатствами.