Робин Дэвидсон - Путешествия никогда не кончаются

Рик не принимал участия в подготовке к путешествию, понятия не имел о моей прошлой жизни, не подозревал, что я такое же слабое человеческое существо, как все другие, не понимал, почему я хочу пересечь пустыню на верблюдах, и мое путешествие, естественно, виделось ему в отраженном свете собственных переживаний. Его захватила романтика, сказочность, нечто сугубо второстепенное в моих глазах, но весьма привлекательное для многих, в том числе для моих близких друзей. Рик хотел запечатлеть великое событие, каждый переход из точки А в точку Б. Я поняла, что сделала ошибку, остановив свой выбор на Рике. Мне надо было пригласить обычного твердолобого профессионала, давно утратившего интерес к своему делу, и без стеснения вести себя как противная, злобная, жестокая баба. Потому что Рик помимо дара располагать к себе, чем он умело пользовался, обладал еще одним удивительным свойством — наивностью. И хрупкостью, какой-то душевной свежестью и восприимчивостью, редко встречающимися у мужчин, а тем более у преуспевающих фотографов. Рик мне нравился. Я понимала, что это путешествие дорого ему почти так же, как мне. Но для меня это была дополнительная нагрузка. Я не только не избавилась от тяготивших меня обязанностей, но сама взвалила на себя еще одну тяжелую ношу. Мне казалось, что все пропало.

Я летела назад, в Алис, и на лбу у меня выступал пот от терзавших меня сомнений. Не слишком ли я трясусь над моим путешествием? Почему я так пекусь о своем одиночестве? Почему веду себя как эгоистичный, лукавый ребенок? Как буржуазный индивидуалист? Внезапно мне показалось, что задуманное мной путешествие перестало быть моим, потому что вокруг него суетится слишком много людей. Ну и пусть, говорила я себе, когда ты расстанешься с Алис-Спрингсом, все встанет на свое место. Не будет любимых друзей, о которых надо заботиться, хитросплетения отношений и обязанностей, требований быть такой или эдакой, головоломных задач, политических споров — только ты и пустыня, успокойся, дурочка. И я постаралась загнать свои сомнения в самые глубокие тайники души, хоть и понимала, что они все равно дадут о себе знать, как палочки ботулизма [18] Ботулизм — острое инфекционное желудочно-кишечное заболевание, вызываемое анаэробными бактериями и их токсинами .

Я вернулась в Алис в разгар бурного наводнения. Сто пятьдесят миль дороги до Ютопии превратились в бурлящий красный поток, и я дважды тщетно пыталась добраться до поселения в машине с двойным приводом.

В конце концов мне это удалось, но последние шесть миль я шла по колено в воде. Когда в этих местах начинается дождь, так это дождь. Верблюды в очередной раз исчезли, но кругом было слишком много воды, и поиски пришлось отложить. Через несколько дней мы на машине отыскали их следы, а потом увидели их самих на вершине холма; они лишились последних крох своего невеликого ума и тряслись от страха. Верблюды не умеют передвигаться по грязи. Их копыта совершенно для этого не приспособлены. Верблюды безнадежно утопают в грязи или подворачивают ноги, что грозит им переломом тазобедренного сустава. В таких условиях они всегда проявляют беспокойство. А мои любимцы еще оказались вдалеке от дома, что, я думаю, усиливало их тревогу. Они шли на юг, в Алис-Спрингс.

Я получила деньги. И назначила день отъезда. По моей просьбе Саллей изготовил настоящее афганское вьючное седло. Я купила снаряжение и продовольствие. Договорилась о перевозке верблюдов в Алис-Спрингс. Мои родные написали, что приедут со мной попрощаться. Знакомые старались подарить мне что-нибудь нужное для путешествия, и волнение по поводу предстоящего события нарастало с каждым днем, не оставляя равнодушным ни одного человека рядом со мной. Казалось, все вдруг поверили, что путешествие действительно состоится и после двух лет странной игры с верблюдами я в самом деле тронусь в путь, как будто всем нам снился один и тот же сон и вдруг мы проснулись и поняли, что это не сон, а явь. В каком-то смысле подготовка к путешествию была для меня даже важнее самого путешествия. С того дня, когда у меня появилась мысль: я хочу пройти по пустыне на верблюдах, и до той минуты, когда приготовления подошли к концу, я созидала нечто невидимое, но вполне конкретное, нечто практически недоступное восприятию посторонних, но, быть может, самое значительное, самое трудное и совершенное из всего, что я когда-либо делала или сделаю в жизни.

Я привезла верблюдов на бывшую ферму Курта. Она перешла к новым владельцам, и они охотно согласились приютить верблюдов на несколько дней в своем загоне. Дуки, Баб и Голиаф никогда прежде не ездили в грузовиках для перевозки скота и доверчиво поднялись в машину. Зелли я оставила напоследок, так как знала, что она будет артачиться, и надеялась, что упрямица в конце концов последует за остальными. Я занималась перевозкой верблюдов впервые в жизни и понятия не имела, нужно их привязывать или нет. Пол грузовика я посыпала песком, и мне уже чудилось, что между досками, набитыми по бортам грузовика, торчат сломанные верблюжьи ноги. Не проехали мы и десяти миль, как Дуки решил, что с него хватит: ему надоело нестись по ухабистой дороге со скоростью пятьдесят миль в час, и он решил выпрыгнуть из машины. Только этого недоставало! Остаток пути я просидела на крыше кабины, ежеминутно рискуя свалиться, и то била Дуки по голове и рявкала: «Вхуш! Вхуш!», то гладила его потную шею и, перекрикивая завывания ветра, ласково уговаривала: «Не обращай внимания, дурачок, все это скоро кончится, перестань вопить, пожалуйста, перестань, будь умницей».