Йоханн Висс: Швейцарский Робинзон

— Там можно еще и соль собрать, — продолжил Эрнст, — ее полным-полно в трещинках скалы, должно быть, выпарилась из морской воды под воздействием солнца.

— Ах ты, горе-философ! — укорял я его. — Возьми-ка мешочек да и ступай, не размышляя, к тому самому месту. Хочешь есть соленый суп — потрудись маленько. Беги, беги поживее!

То, что принес Эрнст, безусловно, было солью, только перемешанной с песком и землей. За это я рассердился на сына. Но матушка, как всегда, вышла из положения. Она растворила соль в жестяной фляжке с пресной водой и слила ее через марлечку в чугунок, в котором варила суп.

— А не проще ли взять для варки морскую воду? — поинтересовался Жак.

— Морская вода не только соленая, но и горькая. Неужели не знаешь? — возразил Эрнст. — Меня от нее чуть не стошнило.

Но вот матушка помешала суп палочкой и сказала, что блюдо готово.

— Однако с едой придется повременить, — предупредила она. — Во-первых, нет Фрица, а во-вторых, чем мы будем есть? Руками вылавливать из горячего супа сухарики?

Все затихли. Ситуация напомнила известную басню Эзопа [7] Эзоп — древнегреческий сочинитель притч и басен, живший в VI–V вв. до н. э. Ему приписываются многие басенные сюжеты. Скорее всего он, как Гомер, не только реальное историческое лицо, но и некий собирательный образ, в котором запечатлелись черты нескольких реальных баснописцев. Уже в античное время Эзопу подражали многие авторы. В новой европейской литературе его сюжеты известны по переложениям французского писателя Лафонтена и русского баснописца И. А. Крылова. о журавле и лисице, когда журавль, пригласив лису в гости, подал ей кушанье в кувшине с длинным горлышком. Но потом мы дружно рассмеялись, так как действительно было смешно.

— Придумал! — сказал Эрнст. — Есть можно из ракушек!

— Неплохо, неплохо, — похвалил его я. — Это идея! Бегите и принесите устриц! Но только никаких разговоров о том, что кого-то тошнит, все равно придется опускать пальцы в суп: ложки ведь без ручек!

Жак побежал, а Эрнст не торопился. Жак уже стоял по щиколотку в воде, подбирал устрицы и бросал пригоршнями брату, а тот все еще боялся промочить ноги. Одну большую раковину Эрнст незаметно спрятал в карман. Братья возвратились, неся в носовых платках множество моллюсков. Почти тут же раздался голос Фрица. Мальчик пришел возбужденный и рассказал, что был на другом берегу ручья.

— Сколько там всего, — с трудом подыскивая слова, рассказывал он. — Разных ящиков и прочих предметов! Надо их выловить! Давайте завтра отправимся на корабль и спасем, что можно спасти. Животных! Разве нам помешает корова? Сухарики с молоком! Неплохо! Там, у ручья, хорошая трава, настоящее пастбище, и лесок есть, много тени! Зачем попусту сидеть на этом диком берегу?

— Терпение! Терпение! — пробовал успокоить его я. — Всему свое время, дружище Фриц! Будет новый день — будут новые заботы! Лучше скажи, не видал ли ты случайно наших сбежавших спутников или хотя бы их следы?

— Нет, никаких, — отрицательно замотал головой паренек, — ни на суше, ни на воде.

Пока мы переговаривались, Жак, прилагая неимоверные усилия, пытался открыть ножом устрицу, но безрезультатно. Та не поддавалась.

Я посмеялся над ним и предложил положить ее на раскаленные угли, где вскоре устрица сама и раскрылась.

— Ну, дети мои, — сказал я, не без содрогания поднося ко рту лакомство утонченных гурманов, — откушаем теперь изысканное блюдо!

Дети закричали восторженно:

— Устрицы, самые превкусные устрицы на свете!

Я возразил, что ем такое по крайней необходимости, но на вкус и цвет товарища нет. Рассмотрев получше устриц, мальчики пришли к выводу, что выглядят они гадко. Но выбора не было. Хочешь получить ложку — съешь устрицу. Первым отважился Жак. Морщась от отвращения, он проглотил моллюска, словно горькое-прегорькое лекарство. Его примеру последовали остальные. И единодушно решили, что на целом свете нет ничего хуже устриц, и поспешили опустить пустые раковины в суп, чтобы заесть неприятное. Но… тотчас же обожгли себе пальцы. Каждый охал и ахал на свой лад. Тут Эрнст вытащил из кармана большую раковину, осторожно зачерпнул ею и посмеялся над всеми, сказав, что мы замечательно поступили, охладив для него суп.

— Хорош, нечего сказать! Только о себе думаешь, — возмутился я, — а мог бы и о других позаботиться.

— Но, — оправдывался он, — там этих огромных раковин великое множество, хватит и вам.

— Вот именно, потому и браню тебя, что не вспомнил о нас. Ты эгоист и заслуживаешь наказания. Отдай суп трудягам-догам. А сам повремени с едой, пока простые смертные не откушают.